Чего и говорить, что бабушка еще не родилась, Самару — не основали, а река еще не названа Волгой. Но Маше как-то привычнее было рассказывать о далеком будущем, как о существовавшем нынче.
— А наша Хапри тоже шире. В Мемфисе, допустим, тот берег только благодаря пирамидам виден. Или хотя бы в проклятом городе…
Девушка с большим интересом посмотрела на собеседника, а он, поймав ее взгляд, уточнил, подтверждая догадки московской студентки:
— В Ахетатоне.
— Ахетатон… — повторила она.
Что же про него писали в Википедии — пыталась припомнить девушка. Искусство тех времен очень впечатляло ее: изящные формы, грациозные фигуры на росписях, утонченные статуи царственных особ.
Вроде бы история этого города связана с именем Эхнатона, который сам себе сменил имя, решил за весь народ, будто богов не существует, и на свете есть только один из них — неповторимый Атон, солнечный диск, которому и следует поклоняться. Так началась в Древнем Египте перестройка всего, что было нажито тысячелетиями. Возвели новую столицу, Амарну, или, как называли этот город египтяне, Ахетатон, 'Небосклон Атона'. Всех старых богов объявили 'вне закона', а тех, кто в них верил — 'врагами народа'. Все каноны перевернули с ног на голову. Стали рисовать все 'так, как должно быть'. Много хороших вещей было создано в те времена, шедевры, так сказать. Но искусство искусством, а жизнь — это совсем другое.
Перестройка хороша в лучшем случае для организатора, но не для тех, кто остался после него, рассуждала девушка. Есть фанатики, имеются и оппоненты.
У Эхнатона родилось шесть дочерей от первой жены и два сына — от второй [11]. Было, кому продолжать 'благое дело'. Только не сложилось. Наследников, как писали в энциклопедиях, убили тщеславные приближенные, и настала эпоха безвременья, когда и былое воротить уже тяжело, и от нового стремишься избавиться, как от порождения зла. И нет в душе ничего, кроме желания, отхватить для себя кусочек побольше. С закатом Ахетатона началась эпоха коррупции и жестоких дворцовых интриг. И все это свалилось на плечи молодого фараона. Как это похоже на то время, в котором жила Маша до невероятного перемещения в прошлое.
А предположить, что историю давно минувших дней она сможет увидеть воочию…
— Ты была в Ахетатоне? — поинтересовался Неб.
— Нет, только слышала кое-что. И давно его покинули?
— Мне было тогда… — он прищурил глаз, припоминая, — … четырнадцать лет.
— А сейчас тогда сколько?
Парень — не девушка, чего скрывать.
— Луну назад девятнадцать исполнилось, — сухо ответил он.
— А у меня день рождения через шесть лун примерно. Тоже девятнадцать будет, — улыбнулась Маша и протянула ему руку, — идем, чего стоять как памятникам.
— Издеваешься? — спросил он, как бы специально с трудом пытаясь согнуть ногу и показать, как это больно.
Девушка ответила ему такой заискивающей улыбкой, что не уступить ей было невозможно. Не отвалится же нога, на самом деле. Неб сел, обнял Машу и начал рассказывать:
— Это моё любимое место. Жалко только, что во время наводнения его затопляет. Сейчас-то у нас месяц фармути [12], конец весны, скоро начнется засуха, станет ещё жарче. Ужасное время. Поверь, сидеть дома, поджав ноги на кровати во время наводнения — куда приятнее, чем терпеть засуху.
— А я люблю, когда жарит!
Видела бы Маша, какими красными стали ее плечи за час прогулки под весенним солнышком, взяла бы слова обратно. Это привыкший к такому пеклу Неб мог не бояться, что его спина сгорит под безжалостными лучами.
— Ничего-ничего, — рассмеялся парень, — если ты в Кемете надолго, то дней через двадцать ты ощутишь, что такое настоящая жара. И сама себе волосы обрежешь, чтоб не мешались. То, что сейчас у нас в полдень — утренняя прохлада по сравнению со временем засухи.
А потом Неб перешел от разговоров о погоде к рассказам о коварных крокодилах в реке, о Долине Фараонов на том берегу. Там 'жили', правда, не только Ка царственных особ, но и других знатных кеметских деятелей. Рассказал он, что как-то ночью увидел на том берегу и своего отца. Да, берег далеко, но Неб прекрасно помнил папин силуэт, несмотря на то, что отец умер, когда мальчику было десять. Тем более, как рассказал парень, отца ни с кем другим спутать невозможно. Он тогда звал сына к себе.
— Гамлет, принц кеметский, — пошутила Маша, не верящая в подобные россказни.
Но когда она поймала на себе ошарашенный взгляд парня, ей захотелось сделать вид, что она поверила каждому слову. Набожные они, эти местные, несмотря на разброд в религии. Неб продолжал рассказ — как он крикнул в ночи: 'Отец, я еще хочу пожить на этом берегу!!! И призрак ушел.