Отдел убийств: год на смертельных улицах

В этом городе карьера детектива зависит от безумных дел, на которых сразу становится ясно, кто заправляет городом и что им нужно от полиции. Майоры, полковники и заместители комиссара, даже слова не сказавшие за всю летнюю нарковойну 86-го, когда на Лексингтон-Террас так и валились трупы, теперь вдруг стоят над душой сержанта и проверяют мелкий шрифт. Зам просит держать в курсе. Мэр требует новостей. 11-й канал на второй линии. Лэндсмана ждет какой-то урод из «Ивнинг Сан». А кто это у вас ведет дело, что за Пеллегрини? Новенький? Мы ему доверяем? Он свое дело знает? Вам надо больше людей? Больше сверхурочных? Вы же понимаете, что это в приоритете?

В 1987-м, в четыре утра в гараже отеля «Хайатт» в Иннер-Харборе – поблескивающей застройке на набережной, на которую Балтимор возлагал большие надежды, – убили двух парковщиков, и уже днем губернатор Мэриленда рявкнул на комиссара полиции. Нетерпеливый человек, склонный к внезапным истерикам, Уильям Дональд Шафер повсеместно считается самым раздражительным губернатором в стране. Избранный на высший пост Мэриленда не в последнюю очередь благодаря символической привлекательности все той же восстановленной гавани, Шафер четко дал понять в коротком телефонном звонке, что в Иннер-Харборе без его разрешения не убивают и что преступление надо раскрыть немедленно – как, по сути, и произошло.

«Красный шар» может требовать круглосуточной работы и постоянных отчетов перед всеми инстанциями; может вылиться в спецгруппу, когда детективов снимают с обычной ротации, а другие дела откладывают на неопределенное время. Если следствие кончается арестом, детектив, его сержант и лейтенант могут с чистой совестью отдыхать до следующего крупного дела, зная, что их капитана не сожрет полковник, а тот не будет опасаться замкомиссара, который в этот самый момент отчитывается по телефону перед Самим, что в гавани все спокойно. Но если «красный шар» не раскрывается, начинается обратное движение – полковники пинают майоров, майоры пинают капитанов до тех пор, пока детектив и его сержант не утонут в служебных отчетах, объясняя, почему ни разу не допросили насчет какого-нибудь несуразного заявления человека, которого полковник считает подозреваемым, почему пропустили наводку от безмозглого информатора или почему криминалистам не приказали дактилоскопировать собственную задницу.

Детектив из убойного выживет, если научится читать командование, как цыгане читают кофейную гущу. Когда начальство задает вопросы, он становится незаменим благодаря ответам. Когда ищут повода взять кого-нибудь за горло, он пишет настолько грамотный рапорт, что покажется, будто он спит в обнимку с уставом. А когда просто просят жертву на заклание, он учится становиться невидимым. Если детективу хватает смекалки, чтобы остаться на ногах после периодически прилетающих «красных шаров», департамент признает его великий ум и оставляет в покое, чтобы он дальше отвечал на звонки и таращился на трупы.

А посмотреть там есть на что – начиная с людей, забитых палками и бейсбольными битами либо монтировками и бетонными блоками. Тела с зияющими ранами от разделочных ножей или от выстрела из дробовика с такого близкого расстояния, что из ран достают пыж. Тела в подъездах проджектов – с торчащей из руки иглой и тем самым жалким выражением покоя на лице; тела, выловленные из гавани, с цепляющимися за руки и ноги упрямыми синими крабами. Тела в подвалах, тела в подворотнях, тела в постелях, тела в багажнике «крайслера» с номерами другого штата, тела на каталках за синей ширмой в реанимации Университетской больницы, с все еще торчащими трубками и катетерами, словно в насмешку над прогрессом медицины. Тела и части тел, упавшие с балконов, с крыш, с погрузочных кранов в морском терминале. Тела, раздавленные тяжелыми механизмами, удушенные углекислым газом или висящие в петле из носков в КПЗ Центрального района. Тела в колыбели, окруженные плюшевыми зверюшками, крошечные тела в объятьях скорбящих матерей, не понимающих, что их малыш просто перестал дышать, безо всякой на то причины.