Отдел убийств: год на смертельных улицах

Без этого медэксперту остается отталкиваться только от трупного окоченения (затвердевание мышц) и трупных пятен (затвердевание крови в нижерасположенных участках тела). Но время всех трупных явлений широко варьируется в зависимости от размера, веса и строения тела жертвы, внешней температуры тела на момент смерти и температуры или условий на месте смерти. Более того, в первые часы после смерти трупное окоченение наступает, пропадает, затем снова наступает; патологоанатому приходится осматривать тело через несколько часов повторно, чтобы правильно оценить статус окоченения. Как следствие, детективы привыкли работать с периодами в шесть, двенадцать и даже восемнадцать часов. В случаях, когда уже начинается разложение, шансы оценить время смерти снижаются еще больше, хотя часто сократить период до двух-трех дней помогает мрачная задача – измерение отдельных личинок с тела. Суть в том, что часто медэксперты могут разве что грубо предполагать; коронеры, заявляющие Коджаку[20], что его жертва перестала дышать в период с 22:30 по 22:45, – вечный повод для шуток копов, развалившихся перед телевизором в скучную ночную смену.

Когда Пеллегрини с Лэндсманом просят у патологоанатомов ориентировочное время, те отвечают, что у жертвы заканчивается первая стадия окоченения, а следовательно, она мертва по меньшей мере двенадцать часов. Учитывая отсутствие разложения и наличие еды в желудке, детективы делают первую догадку: скорее всего, Латонию Уоллес продержали где-то целый день, убили ночью в среду и бросили на Ньюингтон-авеню в ранние часы четверга.

В остальном же результаты вскрытия однозначны. Латонию Уоллес задушили веревкой, потом жестоко распотрошили острым инструментом – вероятно, столовым ножом с серрейтором. Ей нанесли как минимум шесть глубоких ран в грудь и живот, что детективы относят к избыточному насилию. Хотя жертву обнаружили одетой, недавний разрыв влагалища говорит о растлении, но вагинальный, анальный и оральный мазки не показывают наличие спермы. Наконец, патологоанатомы отмечают, что в одной мочке есть маленькая сережка в виде звездочки, а в другой – нет. Позже семья подтвердит, что во вторник в школу она надела обе.

Подробно осмотрев ранения, Пеллегрини и Лэндсман лишний раз убеждаются, что задворки Ньюингтон-авеню – не место убийства. Слишком мало крови, хотя раны глубокие и кровотечение было бы значительным. Встает первостепенный вопрос: где убита девочка, если не в переулке? Где основное место преступления?

Когда детективы, работающие по делу, садятся в тот день в офисе сверить заметки, Джей Лэндсман описывает все более очевидный собравшимся сценарий:

– Ее обнаружили на пути между библиотекой и домом, – говорит сержант, – а значит, похититель – из этого района, и она наверняка его знала, если он смог забрать ее с улицы средь бела дня. Он завел ее в какое-то помещение. Если хватаешь кого-нибудь на улице и сажаешь в машину, то не повезешь же после убийства обратно в район.

Еще Лэндсман предполагает – и с ним соглашаются все, – что девочку наверняка убили в одном-двух кварталах от места, где ее бросили. Он рассуждает, что человеку с окровавленным телом ребенка, прикрытым разве что красным дождевиком, даже ночью не захочется уходить далеко.

– Если только он не привез ее в переулок на машине, – добавляет Пеллегрини.

– Но тогда опять встает вопрос, почему убийца, если она и так у него в машине, сбрасывает ее в переулке, где его можно увидеть из любого окна, – возражает Лэндсман. – Чего тогда не отвезти ее в какой-нибудь лес?

– Может, мы имеем дело с психом, – говорит Пеллегрини.

– Нет, – говорит Лэндсман. – Твое место преступления – прямо посреди района. Небось, это кто-нибудь из того же квартала – вынес ее из задней двери… или из заброшенного дома, гаража, чего-то такого.

Лэндсман дробит собрание, если его можно так назвать, на группы, чтобы проработать отдельные частички единого целого.

Пеллегрини, как старший детектив, начинает читать ключевые показания родственников, взятые полудюжиной детективов, чтобы усвоить детали головоломки, уже известные другим. Анкеты семьи жертвы, кое-кого из одноклассников, пятидесятитрехлетнего жильца дома 718, который и обнаружил тело, когда выносил с утра мусор, – Пеллегрини пробегает каждую страницу в поисках необычных фраз, нестыковок, чего угодно странного. При одних опросах он присутствовал лично; другие прошли до того, как он вернулся со вскрытия. Теперь он наверстывает, чтобы не потерять представление о деле, расширяющемся в геометрической прогрессии.

В это же время Эджертон и Черути сидят в дополнительном офисе, в окружении коричневых бумажных пакетов для улик, где лежат вещи с утреннего вскрытия: туфли, окровавленная одежда, частицы из-под ногтей для возможного анализа ДНК или типа крови напавшего, образцы крови и волос самой жертвы для возможных будущих сравнений, а также волосы – людей как негроидной, так и европеоидной расы, – которые находились на жертве и могут иметь (а могут и не иметь) какое-то отношение к преступлению.