Отдел убийств: год на смертельных улицах

Нет, ответили ему, вы не подозреваемый. На данный момент. Пока сержант настаивал, что не видел и не слышал ничего, кроме выстрела, следователям оставалась только возможность, что выстрел или все произошедшее после видел другой коп или гражданский. А теперь, когда эта возможность почти воплотилась в жизнь, всего одна газетная колонка грозила загнать их единственного свидетеля обратно в глухую оборону.

Но если даже Джона Скотта убил коп, Уорден не верил, что речь идет об умышленном убийстве. Он предполагал, что это неудачная драка в подворотне, потасовка, завершившаяся тем, что патрульный – оправданно или нет – произвел выстрел из своего оружия или, возможно, другого пистолета 38-го калибра, отнятого у Джона Скотта. Секунда – и вот подозреваемый уже на земле, с пулевым ранением в спине, а у копа всплеск адреналина, паника, он гадает, как теперь выбраться из этой жопы.

Если все так – если патрульный скрылся из переулка, потому что не верил, что его защитит департамент, – тогда это неизбежность. Тогда Монро-стрит – очередной кривой поворот на скользкой дорожке, на которую балтиморский департамент вступил уже довольно давно. Дональд Уорден присутствовал в начале пути и видел, как набиралась скорость.

Сам он применял боевое оружие всего раз за долгую службу. Это был выстрел в никуда – круглоносая пуля 38-го калибра с почти вертикальной траекторией, улетевшая выше любой живой мишени. Случилось это двадцать лет назад, летним днем, когда они с напарником напоролись на ограбление в Пимлико, застав живьем столь неуловимое единство преступника и преступления. Исправно преследуя злоумышленника дольше, чем посчитает разумным средний коп, напарник Уордена открыл огонь. Только тогда Уорден из смутного чувства солидарности и сам послал пулю куда-то в эфир.

Уорден, конечно же, знал, кого они преследовали, а тот знал Уордена. Ибо тогда еще шли славные двенадцать лет Здоровяка на Северо-Западе – между всеми игроками царило грубоватое дружелюбие, и Уорден был в районе на «ты» со всеми, кого там стоило арестовать. Когда стрелявшие прекратили погоню и нагнали подозреваемого, тот отходил от шока.

– Дональд, – сказал он, – я просто поверить не могу.

– Что?

– Ты хотел меня убить.

– Не хотел.

– Ты в меня стрелял.

– В воздух я стрелял, – пристыженно ответил Уорден. – Но слушай, извини, ладно?

У него так и не проснулся аппетит к стрельбе, его так и не покинул стыд из-за той шальной пули. Для Уордена показателями авторитета были значок и репутация на улицах; пушки имели к этому весьма отдаленное отношение.

И все же Уордена правильно поставили на убийство Джона Рэндольфа Скотта. За более чем четверть века на улицах он повидал немало убийств и ранений полицейскими. Большинство – оправданные, кое-какие – неоправданные, а некоторые – откровенные правонарушения. Чаще всего исход решался за секунды. Нередко сжать спусковой крючок требовал всего лишь инстинкт. Обычно подозреваемый действительно заслуживал пулю, иногда – нет, а иногда вопрос был дискуссионным. Бывало и такое, что в подозреваемого стоило бы выстрелить, причем не раз, но почему-то не стреляли.

Решение открывать огонь на поражение неизбежно субъективное и определяется не столько эмпирическими стандартами, сколько тем, что полицейский готов оправдать для себя самого и на бумаге. Но вне зависимости от обстоятельств одно этическое правило оставалось нерушимым: если коп кого-то убивает, то он не отпирается. Он берет рацию и сообщает. Он ждет рядом с телом.

Но времена изменились. Четверть века назад американский блюститель порядка мог палить без опасений, спереди или сзади останется входное ранение. Теперь же каждый раз, доставая оружие из кобуры, коп вспоминает о риске гражданской ответственности и возможного уголовного преследования; за что прошлое поколение патрульных могли оправдать, нынешнее могли и осудить. Правила в Балтиморе, как и во всех американских городах, изменились, потому что изменились сами улицы, потому что и полицейский департамент уже не тот, что прежде. Да и город тоже, раз уж на то пошло.

В 1962-м, когда Дональд Уорден выпустился из академии, обе стороны подписывались под кодексом. Будешь доводить полицию – нарвешься на безнаказанное применение оружия. Особенно ясно кодекс говорил о случаях, когда кому-то хватало глупости стрелять в полицейских. У таких подозреваемых был один-единственный шанс. Доберется до полицейского отделения – выживет. Побить побьют, но жить будет. Если же попытается скрыться и попадется на улице в подходящих условиях – ему крышка.