Я хотел спросить, что это за дыры, но дон Хуан, как бы предугадав мой вопрос, объяснил, что их невозможно описать, так как они относятся уже к области
Я внимательно слушал, сидя возле каменного склона холма и прислонившись к нему спиной. Чувствовалось легкое онемение. Дон Хуан напомнил, что закрывать глаза нельзя. Начав прислушиваться, я смог различить пение птиц, шум ветра в листве, жужжание насекомых. Сосредоточиваясь на каждой из этих категорий звуков, я различил четыре типа птичьего пения. Можно было различить шум ветра, дующего с различной скоростью, большой и маленькой, и шелест трех типов листьев. Жужжание насекомых просто поражало. Их было так много, что я не мог их ни сосчитать, ни точно различить.
Я погрузился в странный мир звука. Такого со мной еще никогда не было. Я начал медленно сползать вправо. Дон Хуан сделал было движение, чтобы не дать мне упасть, но я опередил его, выпрямившись самостоятельно. Дон Хуан передвинул меня, усадив так, чтобы спина устойчиво покоилась во впадине скалы, вымел мелкие камни у меня из-под ног и аккуратно прислонил к скале мою голову.
Затем он велел смотреть на юго-восточные горы. Я зафиксировал взгляд на далеких горах, но он поправил меня, сказав, что нужно смотреть не на них и не фиксировать взгляд, а переводить его от точки к точке, как бы осматривая возвышающиеся напротив холмы и растительность на их склонах. Вновь и вновь он повторял, что внимание должно быть сосредоточено на слуховом восприятии.
Опять на первый план вышел мир звуков. Причем не то чтобы я намеренно их слушал, скорее они сами заставляли меня вслушиваться в них. Ветер шуршал листьями. Он пришел откуда-то с большой высоты и обрушился в долину, где мы сидели. Падая, он сначала пробежал по листве высоких деревьев. Они издавали интересный звук. Я бы сказал, что это был богатый, сочный дребезжащий звук. Потом он ударил кусты, и их листья зазвучали подобно множеству каких-то маленьких живых существ. Звук был почти мелодичным, сильно поглощающим и крайне требовательным; он, казалось, был способен заглушить все остальное. Я нашел его неприятным и почувствовал смущение, потому что мне пришло в голову, что я сам похож на этот шорох кустов, докучливый и требовательный. Звук был настолько похож на меня, что я ненавидел его. И, наконец, ветер прокатывался по земле, издавая звук, мало похожий на шорох. Скорее, это было что-то вроде свиста, почти гудения или минорного жужжания. Вслушиваясь в шум ветра, я понял, что в нем одновременно смешиваются звуки всех трех типов. Было интересно, как мне удалось их разделить. Но тут я начал различать пение птиц и жужжание насекомых. Это выглядело так, словно ранее кроме звуков ветра больше ничего не существовало, а затем в поле моего осознания ворвался мощный поток всех остальных звуков. Хотя, по логике вещей, эти звуки никуда не девались и тогда, когда я слышал один лишь ветер.
Пересчитать все птичьи посвисты и жужжания насекомых я не мог, однако был абсолютно уверен, что слышу каждый отдельный звук. Все вместе они создавали крайне необычный порядок. Я действительно не мог бы найти более подходящего слова для описания этого, чем «порядок». Это был порядок звуков, имеющий структуру: звуки возникали в строго определенной последовательности.
Затем я услышал ни на что не похожий продолжительный вой. От него меня бросило в дрожь. На какое-то время все другие звуки умолкли, и долина погрузилась в мертвое молчание. Когда реверберация этого воя достигла внешних границ долины и растаяла, звуки появились вновь. Я снова уловил структуру и внимательно в нее вслушался. Спустя мгновение мне стало ясно, что имел в виду дон Хуан, говоря о дырах между звуками. В шумовой структуре звуки были отделены друг от друга паузами! Например, особые посвисты птиц следовали через строго определенные интервалы. То же самое можно было сказать обо всех без исключения воспринимаемых мною звуках. Шорох листьев служил чем-то вроде связующего клея, придававшего всей структуре характер однородного шума. Но главным было то, что продолжительность каждого звука являлась единицей в общей шумовой структуре.
Таким образом, промежутки или паузы между звуками, когда я обращал на них внимание, оказывались дырами в ней.