Отдельная реальность

Ко времени, когда он кончил говорить мне все это, мое тело совсем онемело. Я хотел обратить его внимание на то, что мне будет невозможно продвигаться, потому что я потерял контроль над моими мускулами. Я пытался произнести слова, но не мог. Он, казалось, предвидел это, однако, и объяснил, что вся хитрость была в желании. Он убеждал меня вспомнить время, несколько лет назад, когда я впервые курил грибы. В этом случае я падал на землю и вскакивал на ноги снова при действии того, что он называл в то время моим «желанием»; я «выдумывал сам». Он сказал, что это был единственно возможный способ встать.

То, что он говорил, было бесполезно для меня, потому что я не помнил, что я в действительности делал прежде. У меня было всепоглощающее чувство безнадежности, и я закрыл глаза.

Дон Хуан схватил меня за волосы, энергично встряхнул мою голову и повелительно приказал мне не закрывать глаза. Я не только открыл глаза, но сделал что-то, что, я думал, было удивительным. Я действительно сказал:

– Я не знаю, как я вставал тогда.

Я был сильно удивлен. Что-то очень монотонное было в ритме моего голоса, но это был действительно мой голос, и, тем не менее, я честно верил, что я не мог сказать это, потому что минутой раньше я не был способен говорить.

Я посмотрел на дона Хуана. Он отвернулся и засмеялся.

– Я не говорил этого, – сказал я.

Я опять сильно удивился своему голосу. Я почувствовал ободрение. Говорить при этих условиях стало развлекательным процессом. Мне хотелось попросить дона Хуана, чтобы он объяснил мой разговор, но я обнаружил, что снова не был способен произнести ни единого слова. Я неистово старался высказать свои мысли, но бесполезно. Я отказался от этого, и в этот момент, почти непроизвольно, произнес:

– Кто говорит, кто говорит?

– Этот вопрос так рассмешил дона Хуана, что он подпрыгнул на месте.

Очевидно, я мог высказывать простые вещи, если я знал точно то, что я хотел сказать.

– Я ли говорю? Я ли говорю? – спросил я.

Дон Хуан сказал мне, что если я не остановлюсь, то он уйдет и отдохнет под рамада и оставит меня одного с моим дурачеством.

– Это не дурачество, – сказал я.

Я говорил очень серьезно. Мои мысли были очень ясными; мое тело, однако, онемело – я не чувствовал его. Я не задыхался, так как я был однажды в прошлом в подобных условиях; мне было удобно, потому что я не мог ничего чувствовать; у меня не было контроля над сознанием, но, все же, я мог говорить. Мне пришла мысль, что если я могу говорить, возможно, я могу и встать, как говорил дон Хуан.

– Встаю, – сказал я по-английски, и с мерцанием в глазах, встал. Дон Хуан покачал головой недоверчиво и вышел из дома.

– Дон Хуан! – позвал я три раза.

Он вернулся.

– Положи меня, – сказал я.

– Положи себя сам, – сказал он, – кажется, ты делаешь правильно.

Я сказал: «ложусь», и внезапно я потерял комнату из вида. Я ничего не видел. Через секунду комната и дон Хуан появились опять в поле моего зрения. Я подумал, что я, должно быть, лежал лицом вниз, и он взял меня за волосы и поднял мою голову.

– Спасибо, – сказал я очень медленно.

– Пожалуйста, – ответил он, подражая мне и сдерживая смех.

Затем он принес листья и начал растирать ими мои руки и ноги.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Я растираю тебя, – сказал он, имитируя мою тяжелую монотонность.

Он содрогнулся от смеха. Его глаза были блестящими и очень дружелюбными. Я понравился ему. Я чувствовал, что дон Хуан был сочувствующим, честным и довольным. Я не мог смеяться с ним, но мне было приятно. Другое чувство радости охватило меня, и я засмеялся; это был такой ужасный звук, что дон Хуан попятился.

– Я лучше отведу тебя к канаве, – сказал он, – или ты убьешь себя дурачеством.

Он поставил меня на ноги и заставил прогуляться по комнате. Мало-помалу я начал приходить в чувство, почувствовал свои ноги, и, наконец, все свое тело. Мои уши разрывались от необычного давления. Это было подобно ощущению руки или ноги, которая была заснувшей. Я чувствовал огромную тяжесть в затылке и на макушке.

Дон Хуан потащил меня к канаве позади его дома и положил меня туда совершенно раздетого. Холодная вода уменьшила давление, боль, и постепенно все прошло.

Я переоделся в доме, сел и снова почувствовал отчужденность, то же желание оставаться спокойным. Однако на этот раз я заметил, что это была не ясность ума или способность к сосредоточению; скорее, это был вид меланхолии или физической усталости. Наконец, я заснул.

12 ноября 1963 г.

В это утро дон Хуан и я пошли на соседние холмы собирать растения. Мы прошли около шести миль по чрезвычайно неровной местности. Я очень устал. Мы сели отдохнуть, по моей инициативе, и он начал разговор, сказав, что он доволен моим прогрессом.

– Я знаю теперь, что это говорил я, – сказал я, – но тогда я мог поклясться, что это был кто-то другой.

– Конечно, это был ты, – сказал он.

– Как же случилось, что я не мог узнать себя?