Отдельное поручение(Повесть)

Пятаков нехотя поднялся, натянул шапку и, на ходу вытаскивая пачку «Беломора», вышел из избы. Цветков еще раз выразительно поглядел на браконьеров, потом на Ледзинскую.

— Да ясно! — громко сказала она. — Идите, сколько можно!

Когда Цветков, гремя ведрами, вышел вслед за Пятаковым, Наташа сказала:

— А ты приляг еще, Ольга. Отдохни.

Ледзинская посмотрела на браконьеров — те не шевелились, лежали, как два трупа, — и, скинув сапоги, забралась в мешок. Закрыла глаза — всего на секундочку, но открыть больше не смогла. Ладно, подумала Ледзинская, засыпая, подремлю немного, а пошевелятся — услышу. И Наташа разбудит, если что… Может, предупредить ее?.. Так сама знает…

Через минуту она крепко спала.

Но браконьеры давно уже не спали, что можно было определить по их застывшим напряженным позам. Они прислушивались к тому, что творится и о чем говорится в избе, и делали только вид, что спят.

Едва Ледзинская забралась в олений мешок и затихла, парень в энцефалитке осторожно высвободил из-под головы руку и посмотрел на часы. Потом потянулся и толкнул в бок толстячка. Тот открыл глаза. Парень указал взглядом на дверь.

— У вас папиросы есть, Григорий Нестерович? — спросил он негромко, но достаточно внятно, чтобы женщина-лейтенант, если все же не спит, услышала, что ни о чем крамольном они не говорят.

— Есть, — испуганно пробормотал толстячок, потом удивленно посмотрел на парня. У того с вечера была полная пачка сигарет, и папиросы он не курит.

— Пойдемте покурим, — сказал парень, пристально глядя на толстячка.

Хозяйка, кормившая грудью младенца, подняла голову. Толстячок достал пачку «Беломора» и протянул парню. Тот, задержавшись в дверях, взял помятую пачку, перебрал несколько папирос, выбрал поцелее, вернул пачку и, не спеша доставая спички, гремя коробком, вышел из избы. Толстячок протиснулся следом.

50

Пятаков, несмотря на свою кажущуюся неповоротливость и на то, что особой охоты идти на ключ не выказывал, обратно шел ходко, обгоняя участкового инспектора. Когда до избушки оставалось совсем немного, Пятаков вдруг заметно прибавил шагу и почти побежал, ведро неся, однако, ловко и осторожно, так что не пролил ни капли.

— Давай… жми, лейтенант, — прохрипел он, обернувшись на миг, и в перекошенном лице его мелькнула тревога. Инспектору стало не по себе. Он тоже прибавил ходу, поспевая за Пятаковым и стараясь не расплескивать воду, которой и так оставалось по рубчик.

Пятаков ничего не знал наверняка, но тревога его была не беспочвенной. Проснулся он сегодня, когда в чувале затрещали поленья, открыл глаза — и сразу встретил холодный, пристальный и отнюдь не бессмысленно-сонный взгляд парня в энцефалитке: тот, как можно было догадаться, давно уже не спал. Но главное заключалось в том, что парень, едва Пятаков открыл глаза, моментально сомкнул веки и больше уж не реагировал ни на какой говор и шорох в избе, явно делая вид, что спит. Почему-то, когда участковый позвал за водой, Пятаков не подумал об этом, но подсознательная тревога закралась в душу. Теперь же, вспомнив холодный взгляд парня, Пятаков понял совершенно отчетливо: надо спешить.

— Быстрей! — обернувшись еще раз, гаркнул Пятаков, увидев в ту же секунду, что пустое ведро лейтенанта катится с пригорка, а сам участковый, держась за правое колено, стоит, согнувшись, у свежего елового пня, об который, должно быть, ударился. Ударился, видимо, сильно, потому что, попробовав ступить на правую ногу, тут же вновь упал.

— Валька! — закричал Пятаков, но участковый, с трудом поднявшись, махнул рукой — иди, и Пятаков, перехватив ведро в другую руку, побежал к избе, которая уже светлела своими будто отполированными стенами в зеленой хвое кедров.

Оставшись один, Цветков сжал зубы и попробовал еще раз опереться на правую ногу, — и на этот раз устоял. Ничего серьезного, подумал он, хотя догадывался, конечно, что это не так. Нужно было идти, и как можно быстрее. Тревога Пятакова непонятным образом захватила и его. Лейтенант, припадая на правую ногу, добрался до ведра и, подобрав его, приказал себе бежать. Боль с каждым шагом нарастала и теперь уже не отпускала ни на минуту. Дорога до избы показалась ему вечностью. Доковыляв кое-как до двери, он бросил ведро и пролез в узкий проем, не поверив сперва собственным глазам, но в то же время будто и ожидая этого: толстячка и парня в энцефалитке не было. Ледзинская спала в своем мешке и не проснулась даже от грохота ведра, когда Цветков швырнул его перед дверью и оно, покатившись, ударилось о стену. Наташа продолжала качать онтуп, но, взглянув на перекошенное от боли лицо лейтенанта, испуганно замерла.

Пятакова в избе не было.