Отдельный 31-й пехотный (СИ)

— Кто к нам пришел! — воздевает руки вверх пожилой мужчина с небольшим животиком и в засаленной жилетке, из кармана которой тянулась золотая цепочка: — таки не забыли дороги в мой скромный дом! А я-то старый себе на уме думал шо забудете! Проходите гости дорогие! А это кто такие — чтобы сразу в друзья к уважаемым людям?

— Вениамин Исаакович, добрый день — говорит Данила и пожимает руку нашему гостеприимному хозяину. В шинке светло и чисто, за столами кучкуются люди, звучит говор, слышны взрывы хохота, звон посудой.

— Нам бы в комнату, Вениамин Исаакович — понижает голос Данила: — а то не ровен час…

— А то старый Беня не понял! — горячо шепчет в ответ мужчина, доверительно наклоняя голову: — конечно же старый Беня знает когда паленым пахнет! Проходите, проходите, задняя комната пустая как раз, купцы из Хань останавливались… да проходите, не стойте на пороге! — мы проходим дальше, хозяин открывает дверь и провожает нас внутрь, в дальнюю комнату.

— Ну… сидите, стало быть, разговаривайте, а я… схожу соображу на стол. Чего вам на пустой желудок говорить? — старый Беня исчезает, а Данила — снимает свой тулупчик. Под тулупчиком он так же похож на Данилу, как я — на Бармаглота. Девичий стан, выпирающая вперед грудь из-под теплой вязаной шерстяной кофты. «Данила» снимает с себя шапку и роскошные золотые кудри рассыпались по плечам. Второй «паренек» тут же занимает место у двери и засовывает руки в карманы. Не просто так засовывает, напрягается… судя по движениям и позе — его пальцы сейчас сжимают оружие. Что там? Парочка револьверов? Или парные кинжалы?

Рядом со мной чуть приседает в боевой стойке девица Лин, ее фамильные секирки «Запад-Восток» блестят острыми лезвиями «рогов». Неприметная Дуняша справа от меня — поднимает руки, смыкая их в замок.

— Не надо! — командует «Данила», жестом указав своей спутнице, чтобы та — вынула руки из карманов: — это — свои.

— Как же… — ворчит та, но руки из карманов вынимает: — какие они свои…

— Такие. Две девушки и парень. Девушки — привлекательные, а паренек не из дворян и не богатый. Что думаешь с ним станет, как Мотыга прознает? — говорит «Данила» и вторая девушка — скрещивает руки на груди.

— Поступай как знаешь — говорит она: — вечно ты всех жалеешь.

— Может быть вы все-таки объясните мне, что за цирк тут творится? — спрашиваю я, поднимая руку, чтобы удержать на месте барышню Лин, которая слегка доворачивает свой кулак с зажатой в ней секиркой.

— Собственно и хотела — вздыхает «Данила»: — но вы оказывается вполне можете за себя постоять… однако же Мотыге дорогу перейти — это добром кончится не может.

— Так — говорит Ирина Васильевна Медуза Горгона: — мне это надоело. Времени у нас мало. Владимир Григорьевич, разрешите… — она складывает руки вместе и выдыхает воздух, выбрасывает сложенные ладони перед собой: — Ха!

Ноги у девушки, которая назвала себя «Данилой» — подкашиваются, она падает на чистый, добела отскобленный деревянный пол, падает беззвучно, оседает вниз словно ей коленки подрубили. Не знаю, что именно задумала Ирина, но с ней я разберусь потом, тут есть еще одна! Однако барышня Лин из рода Цин — успевает раньше меня, она сметающей подсечкой валит вторую переодетую девицу (та успевает только глухо вскрикнуть) на пол и контролирует ее, навалившись коленом на спину и удерживая заточенный «рог» одной из своих секирок у горла упавшей.

Глядя на это, я фиксирую в уме два факта. Первый — девушки работают вместе так, словно работали всегда — быстро, четко и слажено. И второй — меня тут не в грош не ставят. Решения принимаются кем угодно, дисциплины и порядка в танковых войсках не видно отсюда и до Питера. Кто давал команду вязать местных? То-то и оно. Сейчас может не время бучу поднимать, но вопрос о единоначалии проработать придется, что за самодеятельность?

— Встать! — коротко командует Ирина Васильевна Берн и осевшая было на пол девица — поднимается на ноги. Встает. Руки у нее болтаются вдоль корпуса, из уголка рта стекает вниз прозрачная ниточка слюны, глаза бессмысленно уставились в одну точку… ну чисто зомби.