Отдыхай с Гусом Хиддинком: четыре анекдотичные футболяшки

– Поспешу разогнать вашу меланхолию разговором об очень важном заказе, – вступил епископ. – Я как раз приберегал эту просьбу на конец нашего сегодняшнего заседания, дабы ничто сиюминутное не отвлекало нас от высоких помыслов, воплощенных в тонком и мистическом искусстве, коим вы уже не один десяток лет одухотворяете наши души и души простого люда.

– Благодарю за столь изысканные слова о моем скромном даре, но я хотел в ближайшие месяцы, как только погода станет благоприятной для путешествия, впервые в жизни отправиться в Италию вместе с моим ученым другом Эразмом, о добродетелях и мудрости которого наслышаны все образованные люди нашего века.

– Уверен, любезнейший Иерон, что вы отсрочите свое путешествие, когда узнаете о теме заказа…

– И что же это за тема? – Иерон вдруг проявил заносчивость в интонации.

– Страшный суд.

– Ха! Да это который уже Страшный суд в моей жизни – я их с десяток написал.

– И все же есть идея, которая, мне кажется, за–ставит вас по-новому взглянуть на эту картину.

– Картины пока что нет вовсе. – Босх продолжал беседу в неучтивой манере и словно хотел своим вызовом заставить епископа прекратить ее, но добрый святой отец не сдавался.

– Давайте не будем обременять собрание нашими прениями. Я вам сделал предложение в присутствии Братства, а о сюжете мы можем поговорить отдельно в малой зале.

– Как будет угодно епископу, – неожиданно смирился Иерон.

Освобожденное Братство задвигалось, защебетало и поспешило вернуться к рутинным делам и разговорам, а Босх приготовился прилежно слушать и разумно возражать. Епископ попросил у слуги вина – очевидно, для непринужденности. Непринужденности интонации прежде всего. Еще Иерон давно обратил внимание на то, что люди, как правило, не знают, куда пристроить свои руки, которые в результате придают телу некрасивые, неустойчивые очертания. Сами они того не замечают, но его изощренный глаз улавливает болезненную искривленность человеческой натуры, удалившейся от путей Господних, а значит, потерявшей изначальную грацию и незамысловатость. Но если одна рука занята кубком, то человек выглядит естественнее. Поэтому он берет его не столько для пития вина, сколько для придания своему виду большей убедительности. К епископу это наблюдение относилось в полной мере. Тем более что обширный кубок никак не подходил к его худому, асимметричному лицу. Босха позабавило, как, заняв делом правую руку, его собеседник тут же стал невпопад двигать левой, словно пытаясь помочь своим словам достучаться до сердца художника.

– Я, наверное, не с того начал этот разговор… И неправильно изъяснил вам, любезнейший Иерон, тему заказа. Собственно, это и не Страшный суд. То есть, конечно, именно так следует назвать сам сюжет, но… нам хотелось бы… мне хотелось, чтобы вы не сосредотачивались исключительно на теме мук и воздаяния за грехи. О, конечно, вы прекрасно умеете передать кистью весь ужас расплаты, правда…

– Не понимаю, о чем вы? – искренне удивился Иерон. – Какая же тема, по-вашему, будет уместна, кроме наказания в геенне огненной?

– Страшный суд, как мы надеемся, – это не только расплата человечества за все плохое, но и надежда…

– Надежда?! – Босх словно проверил свой голос на звонкость. – Вы хотите, чтобы я отыскал вам надежду в нашем смрадном мире, где самые низменные инстинкты рядятся в одежды духовности, где инквизиция обвиняет праведников в колдовстве…

– Да, я знаю о судьбе вашего друга Дионисия Ван Ренкеля.

– Знаете? Так помогите же его освободить! Вам известно, что в его монастыре проповедовались высокие идеалы аскетической жизни, там братия стремилась к просвещению…

– Освободить не в моих силах.

– Не в ваших? Тогда о какой надежде вы говорите?! Праведники томятся в темнице, арестованные по клеветническим обвинениям! Габсбурги захватили наш родной Брабант!..

– Тише, тише! Прошу вас… Именно поэтому мне видится такой сюжет…

– Вы хотите написать картину за меня?

– Понимаю вашу иронию. Наверное, действительно смешно получается, что я, смиренный пастырь, пытаюсь учить великого художника, как ему писать, но я все же расскажу о своей идее. А вы уже решите сами, интересна она вам или нет.

– Я весь внимание.

– Мне кажется, что в верхней части полотна можно изобразить святого, цепляясь за которого с верой и надеждой менее праведные люди все же попадают в рай. Он словно поднимает их своей верой в обители Божьи. Добропорядочные христиане хватаются за полы его одежды, за руки, в свою очередь, они точно так же тянут остальных, и, словно гроздь винограда, возносятся к Иисусу, милостиво протягивающему им свою руку. Получается, на каждом хорошем человеке, который является примером в повседневной жизни, виснет несколько не столь благочестивых граждан – и тем спасается. А люди, чьи грехи перевешивают их немногочисленные добрые деяния, отпадают под тяжестью пороков – например, тяжелых мешков с деньгами, которые, кстати, следует изобразить, – так вот, они слетают вниз, в бездну, отрываясь в ужасе от этой спасительной виноградной лозы. Причем все это наши современники. Думаю, стоит изобразить и всем знакомых людей.