Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра

Возможности художественной индивидуализации во многом зависят от меры гипотетичности, фантастичности решения проблемы человека, а эта мера различна в фантастике разного типа. В психологической, например, «бытовой» — подход к человеку скорее ближе обычной жизнеописательной прозе, чем «технологической» фантастике. И все-таки, даже у таких мастеров, как Р.Брэдбери, С.Лем, А. и Б.Стругацкие, индивидуальные характеристики скупей и схематичней. Дело, видимо, в том, что индивидуально-личные проявления научно-технического прогресса менее уловимы — в силу их быстротечной изменчивости, — чем проявления человеческой индивидуальности в традиционной сфере социальной Среды. Вероятно, поэтому наиболее эффективным приложением человековедения в фантастике всех типов остаются по преимуществу общечеловеческие последствия научно-технического прогресса.

Что касается социально-фантастического романа о будущем, то в нем художественная индивидуализация не только зависит от теоретического представления автора о грядущей человеческой индивидуальности, но и отодвигается — ради этого представления — на второй план. Автор «Туманности Андромеды», например, придал своим персонажам только такие индивидуальные черты, которые раскрывали бы его общую мысль, что при коммунизме в человеческой натуре будут откладываться не более или менее случайно приобретаемые свойства, но наиболее типичные национально-этнические или профессиональные черты, которые были заложены в человеческой психике тысячелетним отбором по закону целесообразности. Звездолетчик Эрг Hoop хранит в крови скитальческую страсть своих предков-норманов, морских бродяг; танцовщица Чара Нанди исполнена артистизма афро-индийских народов; Дар Ветр отмечен свойственным русскому народу равновесием эмоциональной и рациональной сфер, и т.д. Вероятно, эта жестковатая детерминированность индивидуального может быть оспорена. Но, как гипотеза, она интересна тем, что связывает эволюцию самого типа личности с какой-то мыслимой исторической закономерностью.

Персонажи XXI века в повести братьев Стругацких «Возвращение» могут показаться, на первый взгляд, более живыми, чем холодновато-уравновешенные герои Ефремова. Но невоспитанность, болтливая ироничность некоторых из них как-то не вяжется с более совершенными общественными отношениями и культурой. Этой пестротой писатели хотели, возможно, оспорить неправдоподобно прекрасного героя романов о будущем. В одной из своих книг они пояснили, что коммунистический мир был бы, мол, по плечу уже сегодняшним нашим лучшим современникам (отсюда, кстати, оказать, и перемещение действия в сравнительно близкое будущее). Оказалось, однако, что такой реализм — не заботящийся о психологической детерминированности героя окружающей средой — неотличим от натурализма. Философская проблема человека оказалась подменена поверхностной литературной полемикой.

«Типические характеры в типических обстоятельствах», — эта формула социально-психологического реализма сохраняет определенную значимость и для научно-фантастической литературы. Здесь персонажи и обстоятельства, разумеется, необычны, но, по крайней мере, те и другие должны соответствовать друг другу. Нарушение этого соответствия чревато таким же дурным сочинительством, как и несоответствие фантастической детали, первоначальной посылке.

Надо полагать, живой процесс развития человеческой личности подскажет эффективные пути индивидуализации характера и роману о будущем. Но, по-видимому, это уже будет не столько проблема научно-фантастической литературы, сколько задача ее «стыковки» с обычной жизнеописательной. Сегодня же, когда о человеке будущего приходится судить по преимуществу гипотетически, преобладание общих черт типа над индивидуальными представляется не отступлением от художественного реализма, а как раз его предпосылкой. Во всяком случае, вероятность самой гипотетической концепции человека выступает более существенной мерой реализма, нежели гадательное «жизнеподобие» индивидуальности.