Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра

Современный научно-фантастический роман творчески развивает выдвинутый еще Циолковским принцип объединенного освоения космического пространства. Мораль дружбы и сотрудничества мыслится наиболее специфическим свойством цивилизации любого уровня как решающее условие и показатель ее созидательного потенциала. В этом отношении знаменательный резонанс имела — и не только в советской фантастике — книга И.Ефремова «Туманность Андромеды». Будущее коммунистическое человечество впервые осмыслялось в ней как планетарно не замкнутая социальная система, и как звено вселенской цепи разума.

Концепция Великого Кольца формировалась и как полемическая антитеза западной фантастике. В повести «Сердце Змеи» 1959), своего рода эпилоге к роману «Туманность Андромеды», писатель рисовал встречу землян с инопланетным космическим кораблем в духе, прямо противоположном аналогичному эпизоду рассказа М.Лейнстера «Первый контакт». У Лейнстера взаимное недоверие приводит к «пату», из которого указывает сомнительный выход мораль бизнеса. У Ефремова представители чужих миров встречаются и расстаются как братья. Известный американский писатель-фантаст и ученый А. Азимов в предисловии к переведеному в США сборнику «More Soviet Science Fiction» так излагал конфронтацию сюжетов: «Если коммунистическое общество будет продолжаться, то все хорошее и благородное в человеке будет развиваться, и люди будут жить в любви и согласии. А, с другой стороны, Ефремов подчеркивает, что такое счастье невозможно при капитализме»[101].

Действительно, испытание коммунистической морали в космической ситуации влечет и такой вывод. Но в своем творчестве советский фантаст испытывает нашу мораль и на космическую универсальность. Коммунисты ведь отстаивают благородные чувства, но только из этических побуждений. Космический угол зрения позволяет оценить дух дружбы и сотрудничества, взаимопомощи и взаимной ответственности земных рас и народов как жизненную целесообразность разума. «На высшей ступени развития, — убеждены герои Ефремова, — никакого непонимания между мыслящими существами быть не может», ибо «мышление следует законам мироздания, которые едины повсюду».[102]

Некоторые советские философы высказывают мнение, что не следует абсолютизировать постулат единства природы.[103] Динамические процессы Вселенной в различных районах выступают в исторически различных для природы стадиях. Природа едина и в своих различиях, а на тождествах, и это не только может не накладывать отпечаток на логики, возникшие в разных условиях. Последователи Ефремова дополняют и раз-вивают, как мы видели, его точку зрения, порой вступают и в спор, но, так или иначе, разделяют исходный тезис: «Не может быть никаких „иных”, совсем не похожих мышлений, так как не может быть человека вне общества и природы»[104]. По мысли Ефремова, такие неординарные формы движения материи, как жизнь и разум, не могут не формироваться на оси самых важных, интегрирующих законов природы и общества. Поэтому, в конечном счете, не может быть и неконтактности между несходными цивилизациями.

В советском космическом романе наглядно раскрывается то преимущество научно-художественного прогноза, что проблема контакта берется в социальном аспекте в отличие скажем, от специальной оценки технологического уровня цивилизаций. В основу космической этики кладется весь исторический опыт человечества, который уже сегодня озаряет процесс космизации духом сотрудничества и взаимной ответственности.

В романе Ю.Тупицына «Далийский вариант» (1975) президент планеты Даль-Гей задает послу коммунистической Земли вопрос о «смысле и цели существования человечества»[105]. Если эта цель, говорит он, в вашем собственном счастье, то зачем опасные, дорогостоящие экспедиции по Вселенной? На Даль-Гее, рассказал президент, вымерла порода необыкновенно красивых птиц. Каждую весну инстинкт по-прежнему гнал их на озера, давно отравленные ядерной войной. Когда посол заметил: «Разве не прекрасна смерть на длинной дороге к своей мечте», президент возразил: «Но это покорность инстинкту, не более»[106].

Эпоха космизации с новой силой раскроет, полагают наши фантасты, тот смысл коммунистической морали, что подвиг «на круги своя» никогда не укладывался в сугубо рациональную целесообразность. Своим заключительным вопросом: «А не в гармонии ли интеллекта с инстинктом — настоящее счастье?,[107] — посол хочет сказать, что поиск подобной себе разумной жизни еще больше ставит биологические механизмы в условия диалектической логики. Антон-Румата у Аркадия и Бориса Стругацких, Фай Родис у Ивана Ефремова, адмирал Эли у Сергея Снегова, — все космопроходцы советской фантастики, начиная с красноармейца Гусева у Алексея Толстого, смыслом своих поступков свидетельствуют, что без высокого чувства ответственности за братьев по разуму не может быть счастья, достойного человека.