Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра

Оговорка понятная: по своей исторической молодости научно-фантастический жанр не успел ещё накопить достаточной суммы собственных художественных ценностей.

Однако за последние десятилетия писатели-фантасты интенсивно усваивали богатейший опыт классических жанров, в том числе русской реалистической прозы, о чём не раз писала литературная критика. Даже не самые крупные произведения дают доброкачественный материал для серьёзного литературного анализа[5].

Но всё это вовсе не значит, что на новый художественный уровень научная фантастика восходила путями, проторенными «реалистикой». Она не меньше усовершенствовалась и в своих собственных чертах, не меньше утверждалась в своих внутренних закономерностях.

Во времена Александра Беляева она увлекала необыкновенными идеями по преимуществу через приключенческий острый сюжет, нередко мастерски построенный, и тем не менее скелетообразный; её персонажи много действовали, но мало жили внутренней жизнью, охотней обменивались интересными мыслями о фантастических изобретениях, нежели теми чувствами, что вызывает у человека техническое чудо. Её драматургически динамичные диалоги запечатлели всё же небогатый «усреднённый» язык опять-таки приключенческой литературы, в чьей стилистике еще Жюль Верн черпал первоэлементы своего «романа о науке».

В 20-30-е годы научной фантастике недоставало даже не столько бытового психологизма, который она успешно осваивает теперь, сколько насыщения «умными разговорами», проницательно подмеченными А.В.Луначарским в повёрнутом к будущему романе Н.Г.Чернышевского «Что делать?». Подобные разговоры и размышления о необычайном в природе, о «человеке мудром» (термин И.Ефремова) коммунистического мира и т.п., широко вольются в фантастику 60-80-х годов, обогащая самые несхожие её разновидности не только интеллектуально, но и возможностью более совершенных художественных решений в её собственном поэтическом ключе (эти новые приключения — приключения мысли, так назовёт их литературная критика, означали такую типологическую перестройку жанра, когда научно-фантастическая идея, не обходившаяся со времён Жюля Верна без приключенческого сюжета как «своего непременного носителя», сама теперь делается источником литературной формы, — от фабульного каркаса до языкового уровня).

Здесь следует сделать два отступления в прошлое — о науке и о литературе. «Приключения мысли» в научной фантастике не без основать связывают с великими открытиями XX века. В освоении космоса, освоении атомной энергии, через молекулярную расшифровку наследственности, посредством «думающих» машин наука впервые в истории человечества осуществила свою непосредственную производительную мощь — в масштабах, сравнимых с планетарными силами природы. И параллельно воплощением в жизнь предвидений научной фантастики о возможностях познающей мысли, изменялось и её литературно-эстетическое отношение к науке.

Прежде её питали процессы дифференциации знания, и сюжет развивался вокруг фантастического изобретения, приключение-действие глубоко не затрагивало общей картины знания, художественное целое своих моделей научная фантастика искала в социальных последствиях изобретения или открытия. Современная наука, хотя и продолжает интенсивно разветвляться, тем не менее, «на стыках» дисциплин углубляет представление о наиболее общих законах природы и общества. И теперь в «приключениях мысли» — художественной субстанции общенаучных связей и закономерностей — больше реализуется противоположная тенденция к интеграции, через эти интеллектуальные приключения мы приобщаемся к единой корневой системе процессов познания.

Опережая науку, фантастика по-своему идеализирует её развитие, однако как раз в «приключениях мысли» она закладывает целостное представление о науке в том числе как эстетическом объекте, который не расчленяется на отдельные изобретения и открытия, делая тем самым шаг вперёд как явление искусства, не ослабляя своей научной позиции, но и одновременно развивая и органически ей присущий художественный потенциал.

Ещё в середине прошлого века братья Гонкуры подметили в особом эстетическом объекте научной фантастики источник грядущих изменений творческого метода и поэтического строя художественной литературы. Они писали что это — Новая литература, литература XX века. Научная фантастика, вымысел, который можно доказать, это одновременно литература маниакальная и математическая. Воображение, действующее путем анализа, приобретает большее значение чем люди, — словом это романы будущего (!), призванные больше описывать, что происходит в мозгу человечества, чем — то, что происходит в его сердце…