Отечественная война 1812 года. Школьная хрестоматия (СИ)

Приезд Александра в Москву

Около трех часов пополудни, надев в петлицу золотую мою медаль, чтобы свободнее протесняться сквозь бесчисленные сонмы народа, пошел я вслед за ними, желая прислушаться к мнению народному и прибавить новую статью в «Русский Вестник».

Не вмещая в стенах своих радости и восторга, казалось, что вековая Москва, сдвинувшись с исполинского основания своего, летела навстречу государю. Все сердца ликовали; на всех лицах блестело веселье. Дух народный всего торжественнее высказывается в годину решительного подвига. В часы грозной, в часы явной опасности, народ русский подрастает душою и крепчает мышцею отважного.

Размышляя о дивном полете духа русского, часу в шестом вечера очутился я на Поклонной горе, где тогда была дубовая роща. Земля как будто бы исчезла под сонмами народа; иные читали воззвание к первопрестольной столице Москве; другие спокойно и с братским радушием передавали друг другу мысли свои. Под шумом бурь исчезает личность, и сердца сродняются союзом общей опасности. Речи лились рекою, и пламенели рвением любви. Вмешивался и я в разговоры, но еще охотнее прислушивался к живым и, так сказать, самородным изречениям духа русского.

Между тем донеслась в рощу молва, что у заставы Драгомиловской народ намерен выпрячь лошадей из государевой коляски и нести ее на плечах до Кремля. Сонмы народа, сидевшие на Поклонной горе, без всякого постороннего возбуждения и, как будто бы смолвясь душами и мыслию, воскликнули:

— Не уступим! Мы впереди; мы скорее поспеем, мы на себе понесем коляску государеву оттуда, где ее встретим!

Потом, оборотясь ко мне, сказали:

— А вы, ваше благородие, ведите нас! Я провозгласил: «ура! вперед!» — и тысячи голосов повторили «ура! вперед!». Все быстро двинулось. Воздух огласился звуками родных песен; шапки и шляпы летели вверх. В это время душевного разгула народного Федор Федорович Кокошкин возвращался из Подмосковной. Увидев меня и за мною народ, он приказал остановиться коляске и спросил:

— Сергей Николаевич! Куда идешь?

— Веду к государю народ, — отвечал я.

1812 год июля 11-го, порывистый дух народа сделал меня вождем своего усердия. Начинало смеркаться. Песни и ура не умолкали. На закате солнца мы были на семнадцатой версте. Останавливая всех проезжих, народ спрашивал:

— Скоро ли будет государь?

Наконец, около десяти часов услышали, что государь остается в Перхушкове, где находился тогда и граф Ростопчин.