Отель

Эта же неопределенность заставила Питера повременить — по крайней мере, до завтра — и не принимать никаких мер в отношении Херби Чэндлера. Питер был твердо уверен, что этого слизняка — старшего посыльного — необходимо уволить, и чем скорее, тем лучше, чтобы оздоровить атмосферу в отеле. При этом характерно, что Чэндлера уволят не за то, что он поставляет гостям девиц легкого поведения — этим промыслом, если не Чэндлер, занялся бы кто-то другой, — а за то, что он позволил алчности возобладать над здравым смыслом.

Избавившись от Чэндлера, можно было бы положить конец и многим другим злоупотреблениям, но согласится ли Уоррен Трент на подобные радикальные действия, было не ясно. Однако, принимая во внимание накопившиеся факты, а также то, как Уоррен Трент печется о добром имени отеля, можно надеяться, что согласится.

В любом случае, напомнил себе Питер, нужно Проследить, чтобы заявления Диксона, Дюмера и тех двоих были надежно припрятаны и сведения о них не распространялись за пределами отеля. Он дал слово и намерен его сдержать. К тому же, Питер всего лишь попугал сегодня ребят, сказав, что сообщит Марку Прейскотту, как хотели изнасиловать его дочь. И тогда и сейчас он твердо помнил просьбу Марши: «Мой отец в Риме. Прошу вас, не рассказывайте ему об этом никогда!»

Мысль о Марше напомнила, что надо поторапливаться. Через несколько минут Питер выскочил на улицу и окликнул проезжавшее такси.

— Вы не ошиблись? — спросил Питер шофера, когда машина остановилась.

— Можете не сомневаться, — ответил тот, оценивающе оглядев своего пассажира. — Если вы, конечно, не перепутали адрес.

— Адрес правильный.

Питер взглянул туда, куда смотрел шофер, — на внушительный белый особняк. От одного вида великолепного фасада дух захватывало. Над живой изгородью из тиса, за стройными магнолиями поднимались изящные колонны в неоклассическом стиле, поддерживавшие крытую галерею, которую венчал выдержанный в классических пропорциях фронтон. По обеим сторонам основного здания два крыла как бы повторяли в миниатюре все его детали. Дом был в отличном состоянии: дерево выглядело прочным, свежая краска блестела. Предвечерний аромат цветущих оливковых деревьев наполнял воздух благоуханием.

Расплатившись с таксистом, Питер подошел к кованым, чугунным воротам, которые легко открылись. Дорожка, мощенная старым темно-красным кирпичом, извивалась меж деревьев и лужаек. Несмотря на ранние сумерки, два высоких фонаря уже горели у дома, освещая дорожку. Питер как раз подошел к ступенькам террасы, когда щелкнул замок и двойные двери распахнулись. В широком дверном проеме стояла Марша. Она подождала, пока Питер поднимется на террасу, и шагнула ему навстречу.

На Марше было белое, узкое и длинное платье, резко оттенявшее черные, как вороново крыло, волосы; Питера еще больше, чем раньше, поразила женственность этой совсем еще юной девушки.

— Добро пожаловать! — весело сказала Марша.

— Спасибо. — Питер сделал широкий жест рукой. — Дайте хоть чуть-чуть прийти в себя.

— Все так говорят, — сказала Марша, беря его под руку. — Начнем с официального обхода владений Прейскоттов, пока не стемнело.

Спустившись со ступенек террасы, они пересекли лужайку, поросшую мягкой травой. Марша шла бок о бок с Питером. Сквозь рукав пиджака он ощущал теплую упругость ее тела. Пальцы девушки слегка коснулись его запястья. Ноздри Питера щекотал аромат тонких духов, смешивавшийся с благоуханием цветущих олив.

— Вот здесь, — Марша резко повернулась. — Это самая удачная точка обзора. Отсюда всегда фотографируют.

Действительно, вид, открывавшийся с края лужайки, был еще более впечатляющий.

— Дом построил один французский аристократ, любивший повеселиться, — пояснила Марша. — Это было в сороковых годах прошлого века. Ему нравилось, чтобы архитектура была похожа на греческую, чтобы вокруг бегали веселые беззаботные рабы и любовница была под рукой — для этого к дому было пристроено крыло. Второе уже пристроил мой отец. Он во всем предпочитает гармонию — будь то банковские счета или архитектура.

— Вы весьма оригинальный гид — не только сообщаете факты, но еще и философствуете!

— О, я по уши напичкана и тем и другим. Вам интересны факты? Тогда посмотрите на крышу. — Оба одновременно подняли вверх глаза. — Как видите, она нависает над верхней галереей. Это местная, луизианская, интерпретация греческого стиля. Большинство здешних старинных зданий так построено — и неспроста: в условиях жаркого климата такая крыша дает тень и прохладу. А галерея большую часть времени — самая жилая часть дома. Там протекает жизнь семьи, там люди беседуют, общаются друг с другом.

— «Семья и домашний очаг — удел добродетельных, и дается им в форме абсолютной и самодовлеющей».

— Кто это сказал?

— Аристотель.

Марша кивнула.

— Он бы одобрил галереи. — Помолчала и добавила: — Отец многое здесь реставрировал. Сейчас дом куда лучше, чем прежде, чего нельзя сказать о том, как мы им пользуемся.

— Должно быть, вы очень любите свой дом, — проговорил Питер.

— Я ненавижу его, — сказала Марша. — И ненавидела всегда, сколько себя помню.