Отель

Обмен подобными колкостями, – хотя они никогда бы этого не признали, – представлял собой своеобразную игру, которая их забавляла. Ройс прекрасно понимал, что, не прочитай он этот отчет, старик обвинил бы его в отсутствии интереса к делам отеля.

Теперь уже Уоррен Трент не без сарказма спросил:

– Поскольку все, видимо, знают, что тут произошло, может быть, и мне разрешат поинтересоваться некоторыми подробностями?

– Отчего же. – Ройс подлил хозяину еще кофе. – Мисс Маршу Прейскотт дочь того самого мистера Прейскотта – чуть не изнасиловали. Хотите, чтобы я рассказал вам, как это произошло?

На какое-то мгновение, увидев, как напряглось лицо Трента, Ройс подумал, уж не зашел ли он слишком далеко. Существовавшие между ними весьма неопределенные, нигде не зафиксированные отношения вели свое начало от отца Алоисиуса Ройса. Ройс-старший, вначале служивший у Уоррена Трента слугой, а затем ставший его компаньоном и доверенным лицом, всегда высказывался обо всем смело и открыто, не заботясь о последствиях, – в первые годы это доводило Трента до белого каления, а впоследствии, когда перепалки уже вошли у них в обыкновение, именно это обстоятельство и сблизило их. Лет десять тому назад, когда Алоисиус был еще совсем мальчишкой, его отец умер, но Ройс до сих пор помнил скорбное, заплаканное лицо Уоррена Трента на похоронах старого негра. Они вместе покинули тогда кладбище Маунт Оливет вслед за негритянским джазом, весело наигрывавшим «О, разве он не бродил с нами?». Уоррен Трент, держа подростка за руку, сказал ему тогда хрипло: «Пока поживешь со мной в отеле. А там мы что-нибудь придумаем». Мальчик охотно согласился, так как после смерти отца остался круглым сиротой: мать его умерла в родах. Впоследствии «что-нибудь» обернулось для него колледжем, а затем и факультетом права, до окончания которого Алоисиусу Ройсу оставалось сейчас лишь несколько недель. Превращаясь в юношу, Ройс постепенно брал на себя и кое-какие обязанности, так что забота о комнатах Уоррена Трента, а также обслуживание хозяина, кроме уборки и стирки, всецело лежали теперь на нем.

Уоррен Трент принимал его услуги молча или же бурчал – в зависимости от настроения. Случалось, между ними разгорались жаркие споры – обычно в тех случаях, когда Алоисиус, зная, что от него этого ждут, попадался на удочку, заброшенную хозяином.

И все же, несмотря на их добрые отношения и сознание, что ему дозволено многое, чего Уоррен Трент не потерпел бы от других, Алоисиус Ройс понимал, что где-то проходит тончайшая граница, которую лучше не преступать. Поэтому он и поспешил пояснить:

– Молодая леди позвала на помощь. Я случайно оказался поблизости и услышал крик. – Без лишней драматизации он описал, что произошло, а также, как появился Макдермотт, которого он не стал ни хвалить, ни порицать.

Выслушав его, Уоорен Трент сказал:

– Макдермотт правильно поступил. Почему ты не любишь его?

Уже не в первый раз Алоисиуса Ройса поражала проницательность старика.

– Наверное, в нас есть что-то несовместимое, – ответил он. – А может быть, мне просто не по душе эти белые атлеты, которые из кожи вон лезут, чтобы показать, как хорошо они относятся к черным и какие они добренькие.

Уоррен Трент, приподняв брови, посмотрел на Ройса.

– Да, сложный ты человек, Ройс. А тебе никогда не приходило в голову, что ты, может быть, несправедлив к Макдермотту?

– Я ведь уже сказал вам: наверное, в нас есть что-то несовместимое.

– У твоего отца было чутье на людей. Но он был куда терпимее тебя.

– Собачка тоже любит, когда ее гладят по голове. А все оттого, что у нее нет комплексов, порожденных жизненным опытом и образованием.

– Даже если б они у нее были, думаю, она нашла бы для объяснения другие слова.

Трент внимательно посмотрел на молодого человека, и Ройс промолчал.

Напоминания об отце всегда выводили его из равновесия. Ройс-старший, появившийся на свет, когда родители его жили еще в рабстве, был, по мнению Алоисиуса, типичным «ниггером дядюшки Тома», как теперь презрительно называли таких негры. Он с готовностью, не вопрошая и не жалуясь, принимал все жизненные невзгоды. То, что происходило за пределами его ограниченного мирка, редко волновало Ройса-старшего. Тем не менее он обладал независимостью натуры, что подтверждали его отношения с Уорреном Трентом, и глубиной проникновения в душу человека, так, что сермяжную мудрость его нельзя было не брать в расчет. Алоисиус любил отца глубоко и преданно, и в такие моменты, как этот, его любовь превращалась в острую тоску.

– Возможно, я употребил не вполне подходящие слова, – сказал он сейчас, – но смысл сказанного от этого не меняется.

Уоррен Трент молча кивнул и вынул старинные часы.

– Скажи-ка Макдермотту, что я хочу его видеть. Пусть зайдет ко мне сюда. Что-то я сегодня чувствую себя усталым.

– Значит, Марк Прейскотт в Риме, да? – задумчиво проговорил Уоррен Трент. – Видимо, мне следует позвонить ему.

– Его дочь настоятельно просила не делать этого, – возразил Питер Макдермотт.