– Уловка это или нет, можете судить сами. – Питер выдвинул ящик стола, достал папку и раскрыл ее. – Вот тут лежит сделанная мной запись показаний мисс Прейскотт, а также описание того, что я увидел, когда в понедельник ночью вошел в номер тысяча сто двадцать шесть – двадцать семь.
Бумага еще не завизирована мисс Прейскотт, но она, конечно, ее подпишет, а если сочтет нужным, то и добавит кое-какие детали. Кроме того, у меня есть письменные показания Алоисиуса Рейса, служащего нашего отеля, на которого вы налетели с кулаками. Он подтверждает мой отчет и описывает, что произошло, когда он вошел в номер.
Мысль получить такой документ от Рейса пришла Питеру в голову лишь вчера поздно вечером. Он попросил об этом молодого негра по телефону, и сегодня утром тот принес ему бумагу. Отчет был аккуратно отпечатан, мысли изложены четко и ясно – недаром Ройс учился на юриста. Вручая Питеру бумаги, Ройс предостерег его: «Я по-прежнему убежден, что ни один суд в Луизиане и ломаного гроша не даст за свидетельство мальчишки-ниггера по делу об изнасиловании, в котором замешаны белые». Слегка раздраженный вечной ершистостью Рейса, Питер тем не менее заверил, что дело никогда не попадет в суд. «Но мне надо быть во всеоружии», – добавил он.
Помог Питеру и Сэм Якубек. По просьбе Питера он осторожно навел справки об обоих молодых людях – Стэнли Диксоне и Лайле Дюмере. Якубек сообщил следующее: «Отец Дюмера, как вам известно, – президент банка, а отец Диксона торгует автомобилями; у него хорошее дело, большой дом. Оба парня, судя по всему, пользуются достаточной свободой и попустительством со стороны родителей, а также, насколько я понимаю, не испытывают недостатка в деньгах, хотя и до определенного предела. Отцы обоих, судя по тому, что мне удалось узнать, не станут кипятиться из-за того, что их сынки переспали с какой-то там девчонкой; скорее всего, скажут: „Я в молодости тоже этим грешил“. Но попытка изнасилования, да к тому же дочки Прейскотта – это уже другое дело. Марк Прейскотт пользуется влиянием в городе – не меньшим, чем кто-либо другой. Он вращается в том же кругу, что и родители обоих мальчишек, хотя, пожалуй, Прейскотт по своему положению превосходит, их. И конечно, если Марк Прейскотт напустится на стариков Диксона и Дюмера и обвинит их сыновей в изнасиловании своей дочки или в попытке изнасилования, то дело будет худо, и оба парня понимают это».
Питер поблагодарил Якубека и на всякий случай принял услышанное к сведению.
– Ваши угрозы прижать нас этим заявлением, – заговорил Диксон, ничего не стоят. Своими глазами вы ничего не видели, и бумага ваша составлена с чужих слов.
– Возможно, вы и правы, – сказал Питер. – Я не юрист и поэтому не могу утверждать наверняка. Но будь я на вашем месте, я не стал бы сбрасывать со счетов этот документ. И еще: чем бы дело в суде ни кончилось, пахнуть оно будет не очень хорошо, и я полагаю, что ваши родители всыплют вам по первое число.
Быстрый взгляд, которым обменялись Диксон и Дюмер, показал Питеру, что последний удар достиг цели.
– Ребята! – взмолился Глэдвин. – Нам вовсе ни к чему попадать в суд.
– Что же вы собираетесь предпринять? – мрачно спросил Лайл Дюмер.
– Если мы сумеем договориться, то я ничего не буду предпринимать, во всяком случае, против вас. Если же вы будете продолжать упорствовать, я вечером пошлю телеграмму мистеру Прейскотту в Рим и передам эти бумаги его адвокатам здесь, в Новом Орлеане.
– Что вы подразумеваете под словом «договориться»? – резко спросил Диксон.
– Это означает, что каждый из вас напишет сейчас полный отчет о том, что произошло в понедельник, включая первую часть вечера, и укажет, кто из служащих отеля так или иначе причастен к случившемуся.
– Черта с два! – взорвался Диксон. – Слишком многого захотели…
– Кончай, Стэн! – нетерпеливо прервал его Глэдвин. И, обращаясь к Питеру, спросил:
– Предположим, мы дадим показания. Что вы с ними сделаете?
– Можете положиться на мое слово – хоть мне и очень хочется использовать их соответствующим образом: ваших заявлений не увидит ни один человек за пределами отеля.
– Какие у нас гарантии, что вам можно верить!
– Никаких. Просто у вас нет другого выхода.
В комнате наступила тишина – поскрипывал стул да приглушенно стучала машинка за дверью.
– Я согласен, – нарушил молчание Валоски. – Дайте мне что-нибудь, на чем можно писать.
– Пожалуй, я тоже напишу, – присоединился к нему Глэдвин.
Лайл Дюмер мрачно кивнул в знак согласия.
Диксон нахмурился и, пожав плечами, изрек:
– Итак, всех засадили за писанину. Теперь-то какая разница – одним больше, одним меньше? Только я люблю писать толстым пером, – сказал он Питеру. – Таков мой стиль.
А через полчаса, после того как вся компания удалилась, Питер внимательно перечитал несколько исписанных листов, которые он лишь бегло проглядел при юношах.