Отель «Аваланш»

Привести квартиру в порядок было вполне подходящим вариантом, но Джошуа придумал кое-что получше. Он решил заглянуть в коробку, оставленную матерью. Там были комиксы, в частности знаменитый «Шамину». Джошуа внимательно перечитал их, рассматривая каждый квадратик с изображением, будто те скрывали в себе загадки. Ничего особенного он там не нашел, если не считать, конечно, того, что основной сюжет вертелся вокруг кота-детектива, эдакого Шерлока Холмса. Сражался он с отвратительным волком Кранчблоффом, которого обвиняли в поедании себе подобных, несмотря на закон против «обжиралова». Джошуа решил, что для маленького ребенка такие детали были чересчур. Теперь становилось понятно, откуда в его памяти до сих пор хранится имя кота. В коробке также была старая школьная тетрадь. Джошуа с изумлением перечитал первые фразы. «Превет, мама, я ни хачу адивать эти батинки». Эта фраза, пожалуй, хорошо отражала и его детские проблемы, и его литературные способности. Он добился определенных успехов впоследствии, но так и остался не слишком грамотным. Орфография ему не давалась, несмотря на десятки часов специальных курсов, оплаченных родителями. Потом он отыскал несколько толстых альбомов с фотографиями, хронологически выстраивающих его жизнь до десяти лет. Пролистав эпоху начальной школы и узнав лицо Габриэль, маленькой девчонки с хвостиками и в плиссированной юбке (в нее он был влюблен до беспамятства), Джошуа на ткнулся на более старый альбом. Фотографии — по большей части черно-белые — размещались на фоне черных страниц. Некоторых на месте не было. Наверное, их когда-то вытаскивали и не возвращали. Видел он и своих родителей — таких молодых! — с черноволосым щекастым младенцем на руках. Сам себе Джошуа показался очень уродливым младенцем (впрочем, именно так себя оценивают все), но люди на снимках приходили в экстаз от его вида — или делали вид. На некоторых фотографиях он был одет как ковбой, как пират, как пожарный (видимо, наряжаться ему нравилось). Особую слабость он явно питал к наряду Робина Гуда. Белые колготки очень удачно обтягивали его жирненькие ляжки. Джошуа перевернул страницу и увидел более старые снимки. На одном из них он лежал на спине и тянул ручонки к игрушкам, висевшим над колыбелью. В кадре стояла улыбающаяся мама, а позади… у Джошуа резко подскочил пульс. Позади стояла женщина со светлыми волосами и вытянутым лицом. На фотографии она была запечатлена наклонившейся над каким-то объектом, не попавшим в кадр. Она была одета в такую рубашку, как у работников скорой или больницы, а ее волосы были собраны в широкий пучок. Джошуа вытащил фотографию из альбома и отнес ее к своему столу, после чего порылся в ящике и нашел старую лупу (ей было столько же лет, сколько и недокрашенным фигуркам). Он поднес ее к фотографии, чтобы получше разглядеть лицо неизвестной, и сжал пальцы до боли, когда сомнений не осталось. Это была она. Горничная, стоявшая на коленях на багровом ковролине. Та, что вытирала кровь в номере 81.

Госпожа Оберсон держала альбом в руках и внимательно смотрела на снимок.

— Я очень хорошо помню эту женщину, — спокойно сказала она. — Но честное слово, тебе было не больше года… И ты уже ходил… Трудно сказать, конечно, мы никогда не знали точной даты твоего рождения.

Джошуа смотрел на мать. Его сердце сжалось от переполнявших чувств. С подросткового возраста и тех самых «темных веков» она ни разу не упоминала, что он был усыновлен. Оберсоны всегда были его родителями, и Джошуа никогда не чувствовал в себе нужды узнавать про тайну своего рождения. Он провел первые несколько месяцев жизни в католическом приюте в Лозанне, окруженный вниманием монашек. Этих знаний ему вполне хватало. Он просто не считал нужным искать тех, кто бросил его посреди зимы, да и извинений этому он никаких не видел. Джошуа почувствовал, как по щекам бегут слезы. Он поднял голову и увидел, что мама тоже плачет.

— День, когда ты приехал к нам, стал самым лучшим днем в нашей жизни, мы столько о нем молились! — Она отвернулась, чтобы взять упаковку бумажных платочков, лежавших на столике рядом с диваном. — Я всю жизнь вспоминаю тот день, тогда только начинало греть весеннее солнце. Они принесли тебя где-то во время обеда.

Джошуа не осмеливался перебивать маму. Ее лицо осветилось этими воспоминаниями.

— На тебе был костюмчик из розовой шерсти… Я так думаю, сестры немного перепутали мальчиков и девочек. Ты был очень кругленький, крепкий малыш. Я посмотрела в твои глаза и сказала себе, что буду любить тебя всегда.

Он подошел поближе и взял ее за руку. Он понимал, что подобные моменты уникальны, что их надо ценить.

— И с тех пор я всегда тебя любила, мой сын. И пускай твои настоящие родители тебя бросили, мы с папой всегда были рядом, ты же ведь знаешь? — произнесла она с ноткой беспокойства.

— Конечно, мам. Я не за этим приехал к тебе.

— Я просто боялась, что происшествие с лавиной, да еще вся эта история с потерей памяти… я хочу сказать, что все это здорово влияет на восприятие.