Отель «Гонолулу»

Мадам Ма была вещью в себе: расчетливая, лживая, и от нее я бы ни слова истины не добился. Ее колонку по-прежнему заполняли устаревшие новости, зато из тюрьмы доносились вести посвежее. Прошло несколько месяцев, и на свет божий выплыла иная история. Заключенных в тюрьме Халава часто переводят из камеры в камеру, соседи у Чипа менялись, и слухи, просачиваясь, достигли отеля «Гонолулу». Печаль и обида развязывают человеку язык, а Чип был очень обижен. Первыми прознали обо всем посудомойки, ибо чем меньше зарплата у человека, тем ближе к земле держит он ухо и тем больше слышит. На низшем уровне, на уровне Кеолы, возившегося с мусорными бачками, были известны все тайные подробности. Там, где я видел обыкновенный дым, мои служащие точно отличали поджог, устроенный конкурентами, от гангстерских забав. Шепотом они передавали друг другу все подробности этой интриги. Они знали правду о Чипе.

— Так что же? — спросил я.

— Инсектицид, — ответил Кеола.

Сколько мрачного торжества в этом резюме.

В детстве мадам Ма одевала Чипа, как девочку. Ее муж, Гарри Ма, решительно возражал, и в конечном итоге это привело к разводу, однако развод вполне соответствовал желаниям мадам. Чип родился в начале шестидесятых, когда длинные волосы были в моде. Мадам Ма наряжала его в платьица, причесывала ему локоны, щедро красила личико — ее куколка!

Такую историю Чип поведал сокамерникам, надеясь обрести понимание, если не сочувствие.

Первоначально семейство Ма жило в собственной квартире в Макики, но мадам Ма не умела готовить и терпеть не могла заниматься уборкой. Она нанимала прислугу, но требовала слишком многого. Люди разбегались от нее, а поскольку мадам Ма лучшей тактикой в обращении с туземцами считала запугивание, прислуга уходила внезапно, без предупреждения, украдкой, и тем самым причиняла ей большое неудобство. Устроившись на работу в «Адвертайзер», мадам Ма заключила с Бадди сделку и по дешевке получила в пожизненное владение номер 504 в обмен на обещание как можно чаще упоминать отель в своей колонке и встречаться с журналистами с материка, заглядывавшими к нам в бар или столовую.

Чип еще учился в школе, когда они с матерью жили в убогой квартирке в Макики. По вечерам мадам Ма наряжала своего сына девочкой, не жалея косметики и украшений, — такого рода переодевания всегда грешат дурным вкусом и преувеличениями. Мужчины в доме уже не было: Гарри Ма, филиппинец китайского происхождения, использовал Гавайи как стартовую площадку и перебрался в Лас-Вегас. Лежа в постели, прикуривая одну сигарету от другой и потягивая глоточками водку с тоником, мадам Ма учила своего малыша делать книксен и вежливо говорить «пожалуйста», коли он хочет получить свой ужин. Тарелка с едой покоилась на коленях у мадам Ма.

Все эти отталкивающие подробности были убедительны именно своей мерзостью: еда в спальне, мадам Ма на супружеском ложе, на подушке пепел сигареты, на простыне пятна и крошки, голые ляжки мадам торчат над тарелкой, маленький мальчик, переодетый девочкой, выпрашивает еду особым образом, с помощью заранее установленных формул. Это тянулось годами. Чип то вовсе переставал есть, то на него нападала булимия, и, убежав в туалет, он совал пальцы в рот и вызывал рвоту.

Потом они переехали в гостиницу. Транссексуальная мода конца шестидесятых и начала семидесятых годов играла им на руку — сын с нетрадиционной ориентацией, хиппующая мать. Бадди Хамстра любовно поддразнивал мальчика: кажется, он понимал, какой урон нанесен психике Чипа. В пятнадцать лет, учась в школе Пунаху, Чип все еще спал с матерью — буквально спал с ней в одной постели. Бадди об этом донесли горничные. У нас в отеле «Гонолулу» было принято, едва постучавшись, сразу же поворачивать ручку и толкать дверь, а мадам Ма незапертый замок тревожил столь же мало, как беспорядок в комнате. Она давно привыкла к особым отношениям с сыном и не считала нужным их скрывать. Они частенько прижимались друг к другу на глазах у персонала.

Прочие подробности — как мать одевала его в девчачьи штанишки, повязывала ему ленточку на шею, собирала длинные волосы в хвостик и приказывала подростку растирать ей ноги и делать педикюр — это все выплыло уже в тюрьме. От участия в таких сценах плоть Чипа восставала. «Что же нам с этим делать? — спрашивала мадам Ма, надевая пару шелковых перчаток. — Нельзя тебя так оставить». Сперва Чип конфузился, отводил глаза, но потом привык. Мадам Ма говорила: «Я знаю, что тебе нужно» — и приходила на помощь сыну. Это продолжалось и потом, даже когда Чип обзавелся любовником, даже когда мать втайне от него обзавелась любовником. Вот что рассказал Чип своим сокамерникам. Он не жаловался, но с ума сходил от ярости и никак не мог примириться с тем, что его место занял Амо Ферретти.

Мадам Ма в тюрьму не пускали, но иногда Чипа навещала вдова Ферретти. А что, если у Чипа был роман с нею? Это многое бы объяснило.