Отель «Нью-Гэмпшир»

У нас были день, ночь и следующее утро, чтобы подготовить «Гастхауз Фрейд» к приезду матери и Эгга. За время нашего перелета мы в общей сложности провели в воздухе почти восемь часов: часов шесть-семь из Бостона во Франкфурт и около часа или чуть больше — из Франкфурта в Вену. Рейс, которым собирались лететь мать и Эгг, должен был отправиться из Бостона несколько позже, вечером следующего дня, курсом на Цюрих; их перелет до Вены должен был занять около часа, а перелет из Бостона в Цюрих был рассчитан примерно на семь часов. Но мать, Эгг и Грустец приземлились раньше, чем долетели до Цюриха. Через неполные шесть часов после вылета из Бостона они вскользь ударились о поверхность Атлантического океана недалеко от побережья той части континента, которая называется Францией. Потом в своем воображении (и совершенно нелогично) я утешался мыслью о том, что они упали не в темноте, и представлял, что, возможно, полоска твердой земли впереди сулила им какую-то надежду на спасение (хотя они так и не достигли берега). Невозможно было вообразить, чтобы Эгг в это время спал, хотя все мы на это надеялись; зная Эгга, мы были уверены, что он всю дорогу бодрствовал, покачивая Грустеца на коленях. Эгг должен был сидеть у окна.

Что бы там ни случилось, нам сказали, что все произошло очень быстро; но наверняка было время, чтобы выпалить какой-нибудь совет, на каком-нибудь языке. И было время для матери поцеловать и обнять Эгга, а у Эгга было время спросить: «Что?»

И хотя мы уехали в город Фрейда, должен вам сказать, что сновидения чересчур переоценивают: мой сон о смерти матери был неточен и никогда не снился мне снова. Ее смерть, если немного напрячь воображение, могла быть опосредованно вызвана человеком в белом смокинге, но не было красивого белоснежного ялика, который бы ее увез. Она рухнула с неба на дно моря, а рядом с ней сидел визжащий сын, прижимая к груди Грустеца.

Конечно, именно Грустеца увидели спасательные самолеты. Пытаясь разглядеть в серой утренней воде первые обломки крушения, кто-то увидел плывущую собаку. При ближайшем рассмотрении спасатели убедились, что это просто еще одна жертва; выживших в этой катастрофе не было, но как спасатели могли догадаться, что в момент крушения пес уже был мертв? Узнав, кто вывел спасателей к телам погибших, выжившая часть нашей семьи ничуть не удивилась. Мы-то знали об этом заранее, от Фрэнка: Грустец не тонет.

Фрэнни позднее скажет, что всем нам следует впредь быть настороже, ожидая, какую новую форму примет Грустец в следующий раз, учиться распознавать его различные позы.

Фрэнк молчаливо раздумывал над своей ответственностью за воскрешение, которое всегда было для него источником тайны, а теперь — источником боли.

Отец должен был опознать тела; он оставил нас на попечение Фрейда, а сам поехал поездом. Впоследствии он не очень часто будет говорить о матери и Эгге. Он был не из тех людей, кто любит оглядываться назад, а необходимость заботиться о нас останавливала его от этих расслабляющих и опасных размышлений. Несомненно, в его мозгу проскакивала мысль, что именно за это Фрейд и просил мать его простить.

Лилли плакала: она-то знала с самого начала, что с «Номером Фрица» жизнь была бы меньше и проще — во всех отношениях.

А я? С уходом матери и Эгга — и с примеркой Грустецом неизвестной личины — я осознал, что мы таки прибыли в другую страну.

ГЛАВА 8. Грустец не тонет

Ронда Рей, чье дыхание впервые соблазнило меня через интерком, чьи влажные, сильные, тяжелые руки я до сих пор чувствую во сне (временами), так и не покинула первый отель «Ныо-Гэмпшир». Она была верна «Номеру Фрица» и хорошо служила этой труппе, и, возможно, по мере приближения старости она открыла для себя, что ожидать карликов и застилать для них кровати — занятие, в общем, препочтительнее, чем те услуги, которые она предоставляла людям повыше ростом. В один из дней Фриц напишет нам, что Ронда умерла «во сне». После гибели матери и Эгга ничья смерть не способна выглядеть в моих глазах «подобающей», хотя Фрэнни говорит, что смерть Ронды очень ей подобала.