Отель «Нью-Гэмпшир»

Словом, когда я сказал Лилли, что в семье из Нью-Гэмпшира есть девочка ее возраста, Лилли ответила:

— Ну и что? Мне еще надо немного подрасти. Может, после ужина зайду к ним познакомиться.

* * *

Робкие постояльцы в плохих отелях часто бывают слишком робки, чтобы вовремя съехать. Они настолько робкие, что даже не осмеливаются жаловаться. А робость их неизменно сопровождается гипертрофированной учтивостью: даже съезжая в конце концов, потому что какой-нибудь шраубеншлюссель напугал их на лестнице, какая-нибудь иоланта съездила кому-то по физиономии в фойе, какая-нибудь визгунья анни своим визгом чуть не довела их до инфаркта или в биде обнаружилась медвежья шерсть, — они все равно продолжают извиняться.

Однако это не относится к женщине из Нью-Гэмпшира. Она оказалась посмелее среднего робкого постояльца. Она терпела, когда в начале вечера проститутки принялись цеплять клиентов (их семья в это время, должно быть, ужинала). Семья продержалась без жалоб до самой полуночи, не было даже беспокойного звонка дежурному. Фрэнк под надзором портновского манекена делал домашнее задание. Лилли пыталась вырасти. Фрэнни сидела за стойкой в фойе, там же маячила медведица Сюзи: ее присутствие помогало клиентам проституток держать себя в руках. Мне было неспокойно (мне было беспокойно уже который год, но в этот вечер я испытывал особое беспокойство). Я играл в дартс с Черной Ингой и Стариной Биллиг в кафе «Моватт». Для Старины Биллиг это была очередная спокойная ночь. Сразу после полуночи Визгунья Анни подцепила клиента, который переходил Кернтнерштрассе и поворачивал на Крюгерштрассе. Я ожидал своей очереди метать дротики, когда Визгунья Анни и ее скрытный клиент заглянули в «Моватт»; Визгунья Анни заметила Черную Ингу, играющую со мной и Стариной Биллиг.

— Уже за полночь, — сказала она дочери. — Тебе надо отдохнуть. Завтра в школу.

И вот мы все вместе пошли в отель «Нью-Гэмпшир». Визгунья Анни и ее клиент шли чуть-чуть впереди нас. Мы с Ингой шли по обе стороны от Старины Биллиг, которая рассказывала о долине Луары во Франции.

— Вот куда бы я хотела уехать, когда уйду на покой, — сказала она. — А может быть, поехать туда в мой следующий отпуск?

Мы с Черной Ингой знали, что Старина Биллиг проводит свои отпуска, каждый отпуск, у своей сестры в Бадене. Она садилась в автобус или на трамвай на остановке напротив Оперы; Баден для Старины Биллиг всегда был доступнее, чем Франция.

Когда мы пришли в отель, Фрэнни сказала, что все постояльцы уже находятся в своих номерах. Семья из Нью-Гэмпшира отправилась спать около часа назад. Молодая шведская пара удалилась на покой еще раньше. Пожилой мужчина из Бургенланда весь вечер не покидал своей комнаты, а британские велосипедисты вернулись пьяные, дважды проверили в подвале свои велосипеды, попытались заигрывать с медведицей Сюзи (пока она не зарычала), а сейчас, несомненно, дрыхли по своим номерам в пьяном ступоре. Я пошел к себе позаниматься штангой на сон грядущий. Я проходил мимо комнаты Лилли в тот волшебный момент, когда там выключился свет; она прервала на ночь свои попытки подрасти. Я немного повыжимал штангу, но без особого увлечения; было слишком поздно. Я занимался просто потому, что мне было скучно. Услышал, как в стенку между моей комнатой и комнатой Фрэнка ударился портновский манекен; что-то разозлило Фрэнка в его учебе, и он сорвал злость на манекене, а может, ему тоже просто было скучно. Я постучал в стену.

— Проходи мимо открытых окон, — сказал Фрэнк.

— Wo ist die Gemütlichkeit? — вяло пропел я.

Я услышал, как мимо моей двери проскользнули Фрэнни и Сюзи.

— Четыреста шестьдесят четыре, Фрэнни, — прошептал я.

Я услышал тяжелый стук бейсбольной биты Фрейда, упавшей с кровати у меня над головой. С кровати Бабетты, определил я. Отец, как всегда, спал беспробудно, и, несомненно, ему снились хорошие сны — он все продолжал и продолжал грезить. Я услышал нечленораздельное мужское бормотание на втором этаже и услышал ответ Иоланты. Ответ, похоже, заключался в том, что она спустила мужчину с лестницы.

Я услышал, как Фрэнк прошептал:

— Грустно…

Фрэнни пела песню, которую могла ее заставить петь только Сюзи, и я попробовал сосредоточиться на ссоре в фойе. Я мог с уверенностью сказать, что для Иоланты эта ссора не была чем-то из ряда вон выходящим. Больно было только мужчине.

— Это у тебя хер, как мокрый носок, и ты еще говоришь, что я виновата? — говорила Иоланта.

Вслед за этим последовал звук, говорящий о том, что мужчина получил по челюсти… тыльной стороной ладони? — предположил я. Трудно сказать точно; а затем раздался новый шум, теперь уже совершенно определенный, — шум падающего мужчины. Он что-то сказал, но его слова прозвучали слишком хрипло. «Не душит ли его там Иоланта?» — задумался я. Может, пришло время прервать песню Фрэнни? Не пора ли медведице Сюзи поработать?