Отель «Персефона»

– Разумеется. Военные оцепили издательство, с каждым сотрудником провели индивидуальную беседу: что можно говорить, а что нельзя. Фактически, нельзя было ничего. Не то что обсуждать с друзьями или родственниками, а даже и друг с другом. Нам приказали забыть. Это, как сказал их главный, в наших интересах. С ним никто не спорил.

– Но мне вы все-таки рассказали.

– Прошло двадцать лет. Власти сменились, отель перешел к новому владельцу. Кроме того, лично меня земные заботы скоро перестанут волновать.

– Вы хотите сказать…

– Врачи отводят мне максимум полгода. Поэтому, если хотите, это моя исповедь. Я должен был кому-то рассказать… и тут появились вы, весьма кстати. Значит, не зря я хранил номер от 16 июля.

– Мне очень жаль.

– Я готов повторить свой рассказ вашему мужу. Вам нужно только позвонить мне и договориться о новой встрече. Я не каждый день бываю в редакции.

– Как получилось, что в тот день вы так быстро узнали о трагедии? Ведь номер уходит в печать рано утром, и если вы написали о случившемся в тот же день, значит, должны были получить информацию, так сказать, по горячим следам…

– Мы и получили ее по горячим следам. А насчет ранней печати – не совсем верно. Да, номер верстается заранее, но мы всегда оставляем временной зазор на случай неожиданных сенсаций, поэтому фактически тираж печатается не раньше одиннадцати. У нас формат еженедельника, а не утреннего дайджеста. Мне сообщили о массовом отравлении около десяти утра, через полчаса после того, как в госпиталь начали доставлять пострадавших. Мы срочно заменили статью на первой полосе, и номер ушел в печать. Спустя два часа выпуск от 16 июля прекратил свое существование. За исключением этого экземпляра, – кирие Ксенакис кивнул на газету.

– Вы рисковали, – заметила Эрика. – Если бы информация не подтвердилась, репутация газеты…

– Репутации «Вестника» ничего не угрожало, – перебил главный редактор. – Наш информатор был человеком проверенным, надежным на все сто процентов. Кроме того, в городе началась такая свистопляска – завывание сирен «скорой», полицейских машин, пожарных расчетов, – что не осталось сомнений: произошло нечто из ряда вон выходящее. Мы незамедлительно отправили в госпиталь нашего человека, и, пользуясь всеобщим замешательством, он получил подтверждение первоначальных сведений. Запрет на нераспространение информации ввели не сразу.

– Ваш информатор работал в отеле «Вергопуло»? – прямо спросила Эрика.

Она понимала, что кирие Ксенакис имеет право не отвечать. Если он решил быть с ней откровенным, это отнюдь не означало, что в ореол его откровенности должны попасть другие люди, которые даже сейчас предпочли бы умолчать о том, что им известно. Ими руководил извечный страх, заставляющий хранить молчание независимо от того, сколько лет прошло с того страшного дня, когда их принудили подписать бумаги о неразглашении.

– На момент трагедии уже нет.

В ответ на удивленный взгляд Эрики главный редактор пояснил:

– Тем летом к нам в редакцию устроилась Хестия Сифакису, вести колонку спортивных новостей. Перед этим она уволилась из «Вергопуло», где работала инструктором по плаванию.

– Почему она уволилась?

– По веской причине.

Кирие Ксенакис посмотрел на Эрику с таким видом, словно тщательно обдумывал формулировку ответа.

– Дело в том, что за несколько дней до этого Хестия едва не погибла.

Эрика молча ждала продолжения. Ее ладони взмокли от напряжения, сердце колотилось.

– В то утро – десятого июня – она должна была проводить групповое занятие по аква-аэробике в открытом бассейне, но у нее неожиданно поднялась температура, и врач прописал Хестии постельный режим. О том, что случилось, она узнала от соседки по комнате, которая работала инструктором по фитнесу. Все, кто совершал в бассейне утренний заплыв, погибли внезапной и мучительной смертью. Раздались крики, женщины пытались выбраться из воды, барахтались, уходили ко дну. Те, кто находился поблизости, кинулись им на помощь. Они пытались перетащить несчастных через бортик, те соскальзывали обратно в воду… Несколько человек прыгнуло в бассейн, чтобы вытащить тех, кто потерял сознание. Но они не только не помогли, но и сами погибли.

– Вы хотите сказать… вода и в тот раз оказалась отравлена?

– Да. Но только в бассейне. Июньское происшествие, как я предполагаю, явилось своеобразной репетицией более масштабной трагедии. Злоумышленнику понадобился месяц, чтобы довести свой замысел до совершенства, охватить весь отель, а не только его локальный участок. Каким бы техническим гением ни был тот человек, столь серьезная задумка требовала тщательной подготовки и генерального прогона для выявления возможных недочетов. Событие – назовем его так – должно было случиться всего один раз. А значит, его реализатор не имел права на ошибку.

– Но это же чудовищно! Как можно такое спланировать? Как можно хладнокровно наблюдать за гибелью людей, отмечая для себя, что следует улучшить?