Отель, портье и три ноги под кроватью

Мистер Хокштейн, как я уже говорил, стал постоянным гостем «Бельвью» еще до того, как я начал трахаться. Ростом с мусорную корзину, с тщательно причесанными на пробор и сильно напомаженными черными волосами, он не разговаривал ни с кем, даже с посыльными, которые были мастерами разрушать оборону гостей (так легче получить чаевые). Хокштейн обычно приезжал в понедельник с небольшим багажом или вообще без него и выезжал в пятницу, часто даже не останавливаясь у стойки, и в этом случае мы автоматически рассчитывали его по карте, данные которой хранились у нас в файле, а затем в следующий понедельник звонила его секретарша и просила прислать счет по факсу. Через год или два я начал узнавать его и решил относиться к нему так, как и следовало (на мой взгляд): то есть отдавать ему предпочтение. Парни вроде него пользуются одной и той же кредиткой каждую неделю, поэтому, если у стойки образовалась очередь и он был в хвосте, я находил его бронь, просил впередистоящих дать мне минутку, объяснив, что пытаюсь найти для них люкс получше (ЛОЖЬ), и получал достаточно времени, чтобы скопировать и вставить данные кредитки Хокштейна, зарегистрировать его в хороший номер и выдать ключи.

– Простите, один момент, мистер Каквастам, я только переговорю с посыльным о комнате, который у меня есть для вас и вашей семьи. Я должен убедиться, что это самый большой номер из имеющихся. – Мистер Каквастам был впечатлен, хотя я ровным счетом ничего для него не делал, но не так впечатлен, как, полагаю, Хокштейн, когда я скользил в конец длинной очереди и протягивал ему ключи.

– Я просто авторизовал вашу карту с прошлой недели, сэр. Вы слишком лояльный клиент, чтобы ждать в очереди со всеми этими туристами. Желаем вам приятного отдыха.

Он мне улыбнулся? Нет. Он выдернул ключи, схватил накрепко завязанный пластиковый пакет, стоявший у его ног, повернулся ко мне спиной и направился к лифту. Что это было? Это сервис, о котором пишут в книгах. Какую-нибудь старушенцию он заставил бы описаться от счастья. Но этому, по-видимому, было наплевать.

– Я был прав, мистер Каквастам! Вашей семье очень понравится этот номер. – Я через все фойе крикнул Бену, который чесал новую татуировку на запястье в честь «Янки». – Бен, спасибо за ценный совет!

Бен поднял глаза, совершенно не понимая, о чем я, черт меня дери.

– Мистер Каквастам, это посыльный Бен, который рассказал мне о вашем люксе! Помашите ему, семья Каквастам!

Вся семья обернулась и помахала рукой. Как только они снова сосредоточились у стойки, Бенни показал мне средний палец, но не мог удержаться от смеха. К тому же он должен помогать стойке, и, хотя я не сделал для мистера Каквастама абсолютно ничего, он был уже благодарен Бену, а это сулит крупные чаевые.

Но что там с Хокштейном? Холоден как лед! В тот момент я решил, что буду и дальше обслуживать его по высшему разряду, начну переводить его в номера получше, предварительно регистрировать его каждый раз и хранить его ключи в кармане пиджака, чтобы, увидев его входящим в дверь фойе, я мог протянуть их ему, как ясновидящий джинн-ключник. Кто бы отказался от такого? Но он, казалось, не хотел общаться с людьми, так что можно подумать, будто он оценил, как я провел его через фойе быстрее, чем японского бизнесмена, опаздывающего на встречу.

Вскоре я выяснил, в чем причина такого поведения Хокштейна. В следующий четверг Террелл, парень из прачечной «Бельвью», пришел в фойе, чтобы забрать кое-что для химчистки, и наклонился над моим столом, широко улыбаясь.

– Че делаешь? Как поживаешь? Слушай сюда, Томми, гость в 3205 забыл пакет в номере, так? Там оставался только пакет, и когда горничная бросила его в мусорное ведро, как думаешь, что там оказалось? Секс-игрушки. Фаллоимитаторы, собака. Даже одна надувная баба! Ух! Вы, белые, такие психи! В этом здании одни суперпридурки.

Прежде чем он добрался до середины рассказа, я уже нашел карточку номера 3205.

О черт. Хокштейн, Хокштейн, Хокштейн. Хренштейн. Смотрите, уже началось.

– Эй, Террелл, я знаю этого чувака. Он никогда ни с кем не разговаривает. В следующий раз, когда я его увижу… блин.

Затем, как по волшебству, через вращающуюся дверь вошел Хокштейн, не трогая толкателя, просто приложив ладонь к стеклу, что меня бесит, потому что теперь моему приятелю Танглету придется чистить его снова. К тому же никто не знает, что на руках этого человека. (Видите? Началось, и теперь становится все хуже.) Опустив лицо в пол, он рванул к лифту.

– О нет, – сказал я.

– Че такое?

– Вон он идет.

– Чувак с дилдо? Он возвращается в номер? О нет. На фиг, на фиг. Я валю отсюда. Пойду поглажу себе рубашку или типа того.

Через пять минут Хокштейн был в конце очереди, лицо полыхало, вены пульсировали, кулаки сжимались, губы сжались так плотно, что он был похож на рыбу на ветру.

– Чем могу помочь вам, сэр? – Я инстинктивно чувствовал, что сейчас не лучший момент называть его имя.

– ГДЕ МОИ ЛИЧНЫЕ ВЕЩИ. ПОЧЕМУ ИХ УБРАЛИ ИЗ МОЕГО НОМЕРА, – разъяренно проговорил Хокштейн. Он тряс головой так, что показалось, будто она сейчас оторвется.

– Простите, сэр?