Отель разбитых сердец

Краснолицый курительный дед, я вспоминал о нём в первой главе своей повести, был птица совсем другого полёта и кот, который гуляет сам по себе. Мы с ним неплохо ладили и на пару жгли свет допоздна, каюсь, мешая Говорящей Лошади и пердунам спать. Они ведь тоже целый день мешали нам осуществлять самые разные виды жизнедеятельности, — а курительный дед был довольно деятелен и энергичен. «Так-так-так», — любил он протянуть нараспев баритонально. Вот, кстати, ещё один читающий. Правда, читал курительный дед исключительно газеты, ну и разгадывал в них кроссворды. Когда кроссворды разгадывал Брукс, он тупил напропалую и всегда обращался за помощью к местному цинику и эрудиту.

— Нужна мине твоя помошч, — торжественно, вытянувшись во фрунт, подходил к нему Брукс. — Ёмкосчь для жидкосчи, пячь буков.

— Сосуд, — бросал ему снисходительно курительный дед.

— Ты смотри! — восхищённо качал головой эпигон и отступал.

— Судно, — предложил я свой вариант соседу Толику.

Своеобразно читал прессу старик-полупердун, мой сосед слева. На самом деле он был не такой уж старик, а пердун не наполовину, но на полную, не хуже двух дружков и чаще, чем они, во всяком случае. Однако я не могу назвать его иначе как пердуном вполсилы, вспоминая какие-то вудуированные просто дряхлость и немощность, которые он излучал.

Было ему всего лишь шестьдесят восемь, а такое впечатление, что восемьдесят шесть. Топал еле шаркая, с палочкой, с выражением близорукого ботанического оскала на лице, и разговаривал тихим гнусавым голосом без интонаций. Думаю, здесь дело не только в недуге, он и в школьные годы наверняка был такой же унылый, без палочки, конечно. «Ой… Ой…», — любил кряхтеть при передвижении полупердун-старик, почти эротически.

Одет он был неизменно в зассано-засаленно-запыленные брюки от костюма, застиранно-запотевшую рубашку в клетку и чёрные носки. На спинке кровати, у изголовья, висели невесть зачем привезенные спортивные штаны, ни разу за всё пребывание не надёванные. Актуальные, зассаные, штаны с носками ни разу не были сняты. Ни одной из выписанных врачом таблеток старик-полупердун, снова-таки, ни разу не выпил, потаённо откладывая их в припасённую коробочку из-под женского крема.

Один раз старик-полупердун прошептал себе под нос:

— Надо сделать зарядку, — и, став возле холодильника, стал делать крайне медленные и едва заметные движения тазом. Я оценил его физкульт-порыв.

Так вот, старик этот на ночь, теоретические тишину и благоухание которой он столь часто разбавлял своими характерными запахами и звуками, ложился, как он есть, в униформе своей, брюках и носках, на кровать, снимая, правда, и складывая под ноги рубашку, а поверх неё газету «Аргументы и факты». Всякий раз, когда старик, кряхтя, поворачивался, газета неприятно скрежетала в ночи. Другого способа чтения он не признавал. Однажды, когда он в очередной раз укладывался спать, я заметил ему, предвкушая газетную пытку:

— Газету изомнёте ногами. Читать будет неудобно.

— Ничего, — сказал полупердун своим бесцветным голосом.

Ночью он опять принялся кряхтеть и скрежетать. Двумя пальцами я вытащил из-под него газету и положил ему на тумбочку. Вскоре после этого она куда-то исчезла.

Старик-полупердун очень любил ныть на тему, как ему здесь скучно и как не нравятся больничные процедуры. Доходил до них он не всегда, долго блуждая по этажам больницы. «Доведут до того, что я серьёзно разозлюсь», — заявил он как-то всё тем же кряхтящим тусклым голосом. Я так и сел.

Уходя, старик-полупердун оставил в холодильнике пустую банку из-под солёных помидоров, которые употреблял в пищу крайне неопрятно. Коллектив дружно уговаривал его забрать банку с собой, ну или выбросить, в конце концов. «Может, кому пригодится», — тихо, но упрямо возражал полупердун. Его уверили, что не пригодится. Тогда он залил в банку свой кефир с полдника и сказал:

— Может, кому пригодится кефир.

Все поняли, что сопротивление бесполезно, и заткнулись.

Уходя и прощаясь, старик пожелал:

— Ну, чтобы больше не встречаться.

Подумал и уточнил:

— Здесь.

Наутро Брукс полез в холодильник и оповестил всех, что в нём стоит банка с полупердунным кефиром. В обед, забравшись туда же, он снова сообщил об этом. Ситуация повторилась и в ужин. Тогда курительный дед сказал:

— Выкинь ты её нахуй.

Так и произошло.

Вернёмся к нашим светлячкам

Достоверный и бесхитростный, мой рассказ свободен от хронологических пут. Я начал писать о реанимации ещё в прошлой заметке, но закономерно сбился на последующих пердящих стариков, как того требовал дух повествования. Вот именно теперь и подошло время поведать о том, как я был реанимирован.

Итак, я превратился в огромную тяжёлую каплю и стал оплывать к матушке-земле.

— Самого молоденького попортили! — воскликнула сердобольная санитарка, склоняясь надо мною с тряпкой в руках.

Но время стереть меня с лица земли ещё не пришло и придёт не скоро.

Взгромоздили меня на каталку и, громыхая, куда-то повезли. Неслись в неведомое над прыгающей по резине головой лампы и потолки.