– Если ты пришел повторить все, что мне говорил твой брат, – выпалила она, не дав ему открыть рот, – то можешь не трудиться. Мне не нужен здравый смысл – мне нужен настоящий друг, который меня поймет.
– У тебя он есть, – невозмутимо сказал Генри, – ты это знаешь.
– Ты правда веришь, что я не ошиблась и это был не сон?
– Я знаю, что ты не ошиблась, – по крайней мере, в одном отношении.
– В каком же?
– В отношении графини. Она на самом деле…
Агнес перебила его.
– Почему я только сегодня утром узнала, что графиня и миссис Джеймс – одно лицо? – спросила она с подозрением. – Почему мне не сказали вчера вечером?
– Ты забыла, что вы договорились о перемене комнат, когда меня еще не было в Венеции, – ответил Генри. – И все равно меня подмывало сказать, но вы вовсю готовились ко сну, я бы только внес панику и встревожил тебя. И я отложил разговор на утро, узнав от брата, что ты сама приняла меры против незваных гостей. Уму непостижимо, как можно было проникнуть в твою комнату. Как бы то ни было, графиня рядом с твоей постелью тебе не приснилась. Сама графиня это подтверждает.
– «Сама графиня»? – жадно переспросила Агнес. – Ты видел ее сегодня утром?
– Я только что от нее.
– Что она делала?
– Писала, забыв обо всем на свете. Пока я не догадался назвать твое имя, она даже глаз на меня не подняла.
– Она, конечно, вспомнила про меня?
– С трудом. Поскольку иначе она вообще не стала бы мне отвечать, я сказал, что пришел к ней от тебя. Тогда она заговорила. Она не только призналась в том, что заманила тебя в эту комнату из суеверных побуждений, в которых открылась Фрэнсису, но и подтвердила, что этой ночью была у тебя, чтобы, как она выражается, «увидеть, что ты увидела». Я попытался узнать, каким образом она попала в твою комнату. Но тут, к несчастью, ее взгляд упал на рукопись, и она снова занялась писаниной. «Барону нужны деньги, – сказала она. – Меня заждалась пьеса». Сейчас невозможно дознаться, что она видела в твоей комнате или что ей снилось этой ночью. Судя по тому, что рассказал брат, и по собственным моим прежним впечатлениям, эта несчастная в силу каких-то недавних причин сильно сдала. Она просто нетверда в рассудке – может, после сегодняшней ночи. Вот тебе доказательство: она говорит мне о бароне как о живом человеке, а Фрэнсису сказала, что он умер. И он действительно умер. В Милане консул Соединенных Штатов показывал нам американскую газету с некрологом. Если я правильно понимаю, оставшейся у нее толикой здравого ума целиком овладела одна безумная идея: она напишет пьесу, а Фрэнсис поставит ее у себя в театре. Он признался, что обнадежил ее возможностью заработать деньги таким путем. По-моему, он зря это сделал. Ты не согласна со мной?
Вместо ответа Агнес резко встала с кресла.
– Окажи мне еще одну любезность, Генри, – сказала она. – Отведи меня к графине.
Генри заколебался.
– Ты в силах ее видеть после ночных потрясений? – спросил он.
Она вздрогнула, краска отхлынула от лица, она стояла мертвенно-бледная. Решимость, однако, не покидала ее.
– А ты знаешь, что я видела ночью? – слабо спросила она.
– Не говори об этом! – остановил ее Генри. – Зачем без нужды волновать себя?
– Я не могу не говорить об этом. У меня в голове стучат страшные вопросы. Я понимаю, что это нельзя было опознать, и все равно спрашиваю себя снова и снова: в чьем обличье оно явилось? Феррари? Или… – Она смолкла, унимая дрожь. – А графиня знает. Мне нужно видеть графиню! – горячо заключила она. – Страшно не страшно, но я должна попробовать. Пойдем, пока я действительно не испугалась.
Генри тревожно взглянул на нее.
– Если ты действительно решилась, – сказал он, – то, согласен, лучше тебе повидать ее скорее. Ты помнишь, как она прорвалась к тебе в Лондоне и повела странные речи о твоем будто бы влиянии на нее?
– Отлично помню. Почему ты спрашиваешь?
– Именно по этой причине. Сомнительно, чтобы в своем теперешнем состоянии она долго оставалась в бредовом убеждении, что ты-де ангел-мститель, предъявляющий ей счет за все ее злодеяния. Так, может, ты используешь свое влияние, покуда она способна его воспринимать?
Он ждал, что ответит Агнес. Она взяла его за руку и молча повела из комнаты.
Они поднялись на второй этаж и, постучавшись, вошли к графине.
Та, не поднимая головы, писала за бюро. Оторвавшись, она увидела Агнес, и в ее диком темном взоре смутно выразилось недоумение. Память и соображение медленно возвращались к ней. Перо выпало из пальцев. Осунувшаяся, трепеща, она вглядывалась в Агнес и наконец узнала ее.
– Пробил мой час? – глухим, смиренным голосом спросила она. – Но дайте же мне малую отсрочку, я еще не кончила мой опус.
Она упала на колени и моляще воздела руки, сжатые в кулаки. Агнес еще далеко не оправилась от ночного потрясения, и новое испытание было не для ее нервов. Перемена в графине поразила ее до такой степени, что совершенно лишила ее способности говорить и действовать. Генри пришел на выручку.
– Спрашивай, пока можно, – шепнул он. – А то она опять уходит в себя.
Агнес набралась духу.
– Вчера вы были в моей комнате, – начала она.