Отель с привидениями. Деньги миледи

Тот язвительный портрет, что набросала графиня в разговоре с доктором Уайбрау, и близко не передавал обаяния, составлявшего самую примечательную черту Агнес, – безыскусного выражения доброты и чистоты, привлекавших всякого, кто ее видел. Она выглядела много моложе своих лет. Светлолицая и застенчивая, она легко сходила за девочку, хотя на самом деле приближалась уже к тридцати. Она жила с преданной няней на скромный доход, которого хватало как раз на них двоих. Ни следа понятной грусти не было на ее лице, когда она медленно рвала письма и швыряла обрывки в огонь, специально для того разведенный. К несчастью для себя, она была из тех женщин, которые слишком глубоко чувствуют, чтобы выплакаться. Бледная и спокойная, она холодными подрагивающими пальцами уничтожала одно письмо за другим, не отваживаясь напоследок перечесть их. Она как раз рвала последнее, чтобы бросить его в прожорливое пламя, когда вошла старая няня и спросила, желает ли она видеть «мастера[4] Генри», имея в виду самого младшего из семейства Уэствиков, того самого, кто публично порицал своего брата в курительной клуба.

Агнес помедлила в нерешительности. Слабый румянец выступил у нее на лице.

Много воды утекло, с тех пор как Генри Уэствик признался ей в своей любви. Она же призналась ему в том, что сердце ее отдано старшему брату. Он примирился с порушенными надеждами, и с тех пор они общались дружески и по-родственному. Никогда прежде он не связывался у нее с неприятными воспоминаниями. Но сегодня, когда его брат, обвенчавшись с другой женщиной, окончательно предал ее, ей почему-то было тягостно его видеть. Помнившая их еще малыми детьми, старая няня терпеливо выжидала. Она, конечно же, симпатизировала Генри и потому поспешила ему на помощь:

– Он говорит, что уезжает, дорогая, и просто пришел проститься.

Эта простая причина возымела свое действие. Агнес решила принять кузена.

Тот вошел так стремительно, что обрывки последнего письма Монтбарри она кинула в огонь уже при нем. Она поспешила заговорить первой.

– Ты так неожиданно уезжаешь, Генри. Дела? Или развеяться?

Вместо ответа он ткнул пальцем в догоравшее письмо и черный пепел, устилавший дно камина:

– Ты жжешь письма?

– Да.

– Его письма?

– Да.

Он мягко взял ее за руку.

– Я не знал, что вторгаюсь, когда тебе надо побыть одной. Прости, Агнес. Я навещу тебя, когда вернусь.

Слабо улыбнувшись, она показала ему на кресло.

– Мы знаем друг друга с детства, – сказала она. – Чего ради я буду играть в самолюбие перед тобой? Зачем мне иметь от тебя секреты? Некоторое время назад я отослала твоему брату все его подарки. Мне посоветовали сделать больше – ничего не оставлять, что могло бы напомнить о нем. Словом, сжечь его письма. Я последовала этому совету, но, признаться, когда я рвала это последнее письмо, у меня дрогнула рука. Нет, не потому, что оно последнее, а потому, что в нем было вот это. – Она раскрыла ладонь и показала ему локон Монтбарри, перевязанный золотой нитью: – Что ж, пусть сгорает заодно со всем.

Она бросила локон в камин. С минуту она стояла спиной к Генри, держась за каминную доску, и глядела на огонь. Уэствик сел в кресло, выражая лицом противоречивые чувства: в глазах у него стояли слезы, а брови сердито хмурились. Он пробормотал себе под нос:

– Черт бы его взял!

Она собралась с духом и свой вопрос задала, уже повернувшись к нему лицом:

– Так почему ты уезжаешь, Генри?

– У меня скверное настроение, Агнес, и я хочу сменить обстановку.

Она не сразу продолжила разговор, по его лицу она явственно видела, что, отвечая на ее вопрос, он думал о ней. Она чувствовала к нему благодарность, но ее душа была не с ним: ее душа еще была с человеком, который ее оставил. Она снова отвернулась и уставилась в огонь.

– Это правда, – спросила она после долгого молчания, – что они поженились сегодня?

Его односложный ответ прозвучал резко:

– Да.

– Ты был в церкви?

Он возмутился вопросу.

– В церкви? – повторил он. – Да я бы скорее пошел… – Он вовремя сдержался. – Как ты можешь спрашивать? – продолжал он тише. – Я не разговаривал с Монтбарри, не виделся с ним, с тех пор как он выказал себя перед тобой подлецом и дураком, кем он и является на деле.

Она молча вскинула на него глаза. Он понял ее и попросил прощения, однако ярость его не унялась.

– Расплата, – сказал он, – настигает иных еще в этой жизни. Он еще раскается в том, что женился на этой женщине.

Агнес села в соседнее кресло и поглядела на него с легким удивлением.

– Можно ли так сердиться на нее лишь потому, что твой брат предпочел ее мне? – спросила она.

– Тебе совсем некого защищать в этом мире, кроме графини? – резко оборвал ее Генри.