Отель с привидениями (сборник)

— Дорогая Софи, — сказал он, уже вполне владея собой, — не будем обманывать друг друга. Я знаю, что видение, представшее мне сегодня вечером и летом в Оксфорде, — это не мираж, порожденный воспаленным мозгом. Да и ты сама в глубине души знаешь, что я сказал тебе правду. Не пытайся уверить меня в обратном. Если я не могу полагаться на достоверность моих ощущений, то лучше уж сразу признать себя сумасшедшим, — но я нахожусь в здравом уме. Лучше подумаем, что означает это появление призрака и кем он мог быть при жизни. Не знаю почему, но он вызывает у меня глубочайшее отвращение. Такое чувство, будто передо мной разверзается бездна омерзительного порока. И при этом в его внешнем облике нет ничего ужасного. Сегодня я видел его в точности таким же, как тогда в Оксфорде, — лицо покрыто восковой бледностью, губы кривятся в усмешке, высокий лоб и пышные, зачесанные назад волосы, кажется, будто они стоят дыбом. На нем был тот же самый зеленый камзол и белый жилет. Он стоял совсем близко и словно слушал, о чем мы говорим, хотя и оставался невидимым до того момента, как вспышка молнии осветила тьму. Когда он предстал мне в Оксфорде, глаза его были все время опущены, и я так и не узнал, какого они цвета. Теперь он смотрел прямо на нас, и я увидел, что они светло-карие и блестящие.

Лихорадочное возбуждение не покидало брата, он был еще слаб после обморока, и я понимала, что на моем месте любой разумный человек сказал бы, что все его слова похожи на бред, однако, вопреки всему, я не сомневалась, что Джон, как это ни страшно, говорил правду. Но мне не оставалось ничего иного, как успокоить его, заклиная не дать увлечь себя пустым вымыслом.

— Будем уповать на Господа, дорогой Джон, — сказала я. — Ведь до тех пор, пока мы по своей воле не встали на путь греха, силы зла не властны над нами, а кому, как не мне, знать, что помыслы моего брата чисты. Если есть злые духи, значит, есть и добрые духи, они сильнее и сохранят нас.

Такими словами увещевала я брата, и понемногу он приходил в себя. Мы заговорили о любимой им Констанции, и ему было приятно узнать, как она испугалась за него; ее волнение явно говорило о том, что он ей далеко не безразличен. Джон взял с меня слово, что я никогда не выдам Констанции его тайны — не расскажу о призраке из Оксфорда, который явился ему сегодня.

Час был уже поздний, и шум бала, глухо доносившийся до нас, вскоре стих. В дверь постучала миссис Темпл, она зашла проведать Джона и передала самые теплые слова сочувствия от Констанции, чем доставила ему безмерную радость. Когда она удалилась, я тоже собралась уходить, но брат попросил меня взять молитвенник, лежавший на столике, и прочитать одну короткую молитву, предназначенную для второго воскресения Великого Поста. Джону была хорошо известна эта молитва, но когда я произносила знакомые слова, они словно бы наполнялись новым глубоким смыслом, и я не устами, а всем своим сердцем молила Господа избавить нас от искушений, грозящих душе погибелью. Пожелав Джону спокойной ночи, я покинула его в глубокой печали. По просьбе хозяина, Парнем лег спать в его комнате на диване.

На следующее утро я встала рано и отправилась узнать, как прошла ночь. По словам Парнема, Джон спал неспокойно, и когда немного спустя я вновь наведалась к брату, то увидела, что у него открылась горячка, он бредил. Слава Богу, миссис Темпл со свойственной ей добротой и предусмотрительностью попросила доктора Эмпсона задержаться в Ройстоне, и он сразу же осмотрел больного. Положение оказалось весьма серьезным: по всей видимости, у Джона начиналось острое воспаление мозга, состояние было тяжелым, и предсказать ход болезни не представлялось возможным. Стоит ли говорить, как подействовало на меня заключение врача. Миссис Темпл и Констанция были встревожены не меньше меня. В то утро мы долго беседовали с Констанцией. Страх за Джона заставил ее изменить своей обычной сдержанности, и она не скрывала своей любви к моему брату. Я не замедлила сказать ей, как была бы рада их браку и как хотела бы назвать ее сестрой.