Отель с привидениями (сборник)

Когда я вновь поднял глаза, она покоилась уже в его объятьях, их уста слились в поцелуе; вот так, перед своей мертвой возлюбленной вместо алтаря Лео поклялся в вечной любви ее жестокой убийце. Те, кто совершает подобную сделку, расплачиваются своей честью; чтобы уравновесить чаши весов, одна из которых нагружена похотью, им приходится бросать на другую свою душу, поэтому они не могут надеяться на спасение ни в этой, ни в загробной жизни. Что они посеяли, то и пожнут; маки одурманивающей страсти увянут у них в руках, только плевелы достанутся им в изобилии.

С ловкостью змеи она выскользнула из его объятий и залилась ликующим смехом.

— Говорила же я тебе, что ты будешь ползать у моих колен, о Калликрат! И так быстро сбылось мое предсказание!

Лео застонал от стыда и боли, ибо, побежденный и повергнутый ниц, он продолжал сознавать всю глубину своего падения. Все лучшее в нем восставало против позорного рабства, в чем я имел случай убедиться позднее.

Айша вновь засмеялась, быстро накинула покрывала и сделала знак немой прислужнице, которая широко раскрытыми глазами наблюдала за всей этой сценой. Девушка вышла и вскоре вернулась в сопровождении двоих мужчин, которым царица с помощью жестов изъявила свою волю. Все втроем они схватили бедную Устане за руки и поволокли к двери. Лео молча смотрел на это, но затем закрыл глаза ладонью; моему разгоряченному воображению померещилось, будто мертвая наблюдает за нами.

— Минувшее навсегда ушло, — торжественно возгласила Айша, когда прислужники с Устане исчезли и дверные шторы перестали колыхаться. И вдруг, повинуясь одной из тех удивительных перемен в настроении, которые были так характерны для нее, она скинула полупрозрачное покрывало и по древнему поэтичному обычаю обитателей Аравии,[60] охваченная ликованием, запела триумфальный пеан эпиталаму, прекрасную в своей дикости, но с большим трудом поддающуюся переводу на английский язык, ее следовало бы не записывать для последующего чтения, а петь под музыку кантаты. Песня, которую пела Айша, разделялась на две части — описательную, или эпическую, и чисто лирическую; воспроизвожу ее по памяти.

Любовь — цветок в пустыне.
Она, как алоэ, цветет лишь однажды и гибнет;
Она цветет в солончаках Жизни, и яркая
ее красота сверкает над пустыней, как
звезда над бушующим ветром.
Душа — ее солнце;
она овеяна дыханием естественности.
Цветок Любви распускается при звуках
приближающихся шагов, склоняясь,
открывает свою красоту проходящему путнику.
И путник срывает его, да, срывает эту алую чашу,
полную меда, и уносит с собой, и когда
он пройдет через пустыню, цветок уже мертв и сух.
Есть лишь один истинно прекрасный цветок в пустыне Жизни.
Этот цветок — Любовь.
Есть лишь одна надежда во мраке отчаяния.
Эта надежда — Любовь.
Все остальное — ложь и обман.
Все остальное — лишь тень, скользящая по воде,
все остальное — ветер и суета.
Кто знает меру Любви, ее вес?
Она — порождение плоти, но ее обиталище — дух.
Отовсюду черпает она свою силу.
Красотой она подобна звезде.
Она многолика, и все ее лики прекрасны;
никто не знает, где взошла эта звезда
и за каким окоемом она скроется.

Повернувшись к Лео и положив ему руку на плечо, она продолжала петь все более громким и ликующим голосом: стройные, соразмерные фразы, которые выходили из ее уст, покидая землю прекрасной прозы, возносились в чистое небо величественной поэзии.