Отель сокровенных желаний

— Алиной ее зовут! — взвился олигарх. — И никакая она мне не любовница! У нас чисто деловые отношения! И никого я не убивал, конечно же…

— Не думаю, что следаки тебе поверят, — передразнил его князь. — Но лично я тебе верю, Миша. А ты мне — нет! Вот что значит аристократическое происхождение и величие духа! А вы, купчики, всегда всех подозреваете…

Жанна Хват уже совершенно взяла себя в руки и решительно произнесла:

— Клянусь, что найду убийцу, чего бы мне этого ни стоило! Потому что если это не мы, то…

Она уставилась на Ярослава. Князь и олигарх тоже взирали на него с нескрываемым ужасом. Даже Диля отшатнулась от него.

— Вы что, окончательно рехнулись? — спросил он, вдруг осознав, что говорит каким-то совершенно чужим голосом. — Я был все время у вас на виду!

— А вот и нет, — ввернула Жанна, — когда я вернулась с инструментами, то тебя не было! Ты вполне мог побывать наверху и убить Вику!

Чувствуя, что его сердце грохочет, как ветхий будильник, Ярослав заявил:

— Если уж на то пошло, и вы тоже могли, делая вид, что идете за инструментами, убить Вику!

— Ее в автомобиле не было… — сказала Жанна, а Ярослав заявил:

— Это по вашему утверждению ее там не было. А может, была, вы ее оглушили, затем перетащили наверх и убили? И сделали вид, что вернулись с чемоданчиком в холл. Вы отсутствовали подозрительно долго…

А затем, ткнув правой рукой в князя, а левой в олигарха, отчеканил:

— И любой из вас мог это сделать! Вы ведь тоже оба были вне поля зрения, во всяком случае, моего.

Степа и Миша переглянулись, но ничего не сказали.

— Или… — произнесла дрожащим голосом Диля, и все уставились на нее. — Или это сделал «Петрополис»! Точнее, проклятие номера сто восемьдесят четыре!

Неделю спустя

— Отличный виски, — произнес седой, с пушистыми усами и военной выправкой мужчина в инвалидном кресле. Он поставил бокал на подлокотник кресла и взглянул на своего гостя, франтовато одетого субъекта со старомодным галстуком-бабочкой, и спросил:

— Но все же ты не для этого привез мне из Москвы такой раритет, чтобы мы вместе с тобой его распили, ведь так, Генрих?

Московский гость, известный столичный адвокат Генрих Максимович Светлый, вздохнул, картинно воздел к потолку руки и произнес:

— От тебя, Ромик, ничего не утаить!

Он смолк и внимательно посмотрел на человека в инвалидном кресле, Романа Романовича Лялько, некогда однокашника и единственного человека, которого адвокат Светлый, прожженный циник, мог бы назвать своим другом.

Много десятилетий назад их пути разошлись: Генрих остался в Москве и выбрал адвокатскую стезю, а Роман вернулся в родной Ленинград и начал работать в уголовном розыске. Теперь, по прошествии времени, Генрих превратился в одного из самых известных и высокооплачиваемых адвокатов по уголовным делам в стране, а Роман, оттрубив в уголовном розыске, заработал на оперативном задании инвалидность, вышел в отставку и основал детективное агентство в городе на Неве. С финансовой точки зрения Генрих, конечно же, обошел друга молодости, но в сфере семейных отношений фору дал, естественно, Роман.

Адвокат Светлый поставил свой бокал на полированный столик, осмотрелся и подошел к стене, на которой были вывешенные в ряд портреты. Хозяин терпеливо ждал, пока гость соберется с мыслями. Он подъехал к старому другу на инвалидном кресле и, с гордостью глядя на портреты, сказал:

— Мои достопочтенные предки! Все Лялько. Все Роман Романычи. Наше семейное имя!

Адвокат посмотрел на пустое место около стены и произнес:

— Для себя тоже место заготовил, Ромик?

Лялько усмехнулся в усы и ответил:

— Всему свое время. Вот призовут меня на суд, причем на последний, тогда наследники мой портрет здесь и повесят. Но не раньше!

Светлый хохотнул и завистливо подумал, что, несмотря на травму позвоночника, лишившую его способности передвигаться, Роман в свои годы был в отличной физической форме, а вот он сам… Генрих тяжело вздохнул, не понимая, как можно истязать себя всеми этими физическими упражнениями, если смысл жизни — делать, есть и пить то, что нравится! Впрочем, его собеседник придерживался иной позиции, это и объясняло, почему они, погодки, выглядели как дядя и племянник. И в роли престарелого дяди был Генрих Светлый, а подтянутым молодцеватым племянником — Роман Лялько…

— А вот и основоположник вашей династии, — Светлый подошел к первому портрету, изображавшему высокого, солидного мужчину со стрижкой бобриком и пышными бакенбардами. — Роман Романович…

Лялько, подкатывая к нему, пояснил:

— Петербургский Шерлок Холмс! Самый известный и проницательный из агентов Санкт-Петербургского уголовного розыска до революции. Его первое дело…

Светлый чуть скривился — еще в студенческие годы он на собственной шкуре убедился, что Лялько обожает говорить о своих предках, которые что при царях, что при Советской власти работали в уголовном розыске города на Неве.