Отель «Толедо»

День обещал быть ясным. Поля зеленели, кусты шиповника на обочинах были покрыты белыми и розовыми цветами. Нигде ни клочка снега. Вскоре появились жилые кварталы, застроенные однотипными зданиями блочного типа, без балконов, очень напоминавшими Александре панельные «хрущевки», среди которых прошло ее детство. Эти районы были населены в основном мигрантами, о чем говорили многочисленные вывески на арабском, халяльные универмаги, женщины в хиджабах и стены, расписанные граффити. Впрочем, мирный и скучноватый вид этих однотипных районов был очень далек от печально известных парижских гетто с замурованными окнами и сожженными машинами. Александра невольно содрогнулась, вспомнив свой визит в один из самых «неприкасаемых» пригородов Парижа в прошлом году. Ее ожидала там покупательница, старушка лет девяноста с лишним, которая уже не покидала пределов своей жалкой квартирки, с трудом передвигаясь на ходунках. Старушка готовилась переехать на землю предков, в Израиль, чтобы там умереть на руках у праправнуков, и хотела продать кое-какие семейные реликвии. Художница до сих пор ежилась, вспоминая, какого страху натерпелась, выйдя из станции метро и пробираясь по загаженным улицам среди бетонных однотипных домов. Окна в них были заложены кирпичами или забиты фанерой, мостовая завалена грудами мусора, который сбрасывали прямо с верхних этажей, и не всегда в пакетах. На тротуарах коротали время неизвестно в ожидании чего группки молодых парней. Облака сладковатого дыма висели в жарком неподвижном воздухе, смешиваясь с запахом гниющих отбросов и выхлопных газов от пролетающих мимо мотоциклов. Дорогу то и дело пересекали разжиревшие крысы, ничуть не боявшиеся людей. Александру провожали наглые взгляды и циничные возгласы. Мешки с мусором и крысы ждали ее и в подъезде. Лифт не работал. На входной двери под нужным номером были написаны нацистские лозунги. Прежде чем открыть, ей устроили подробный допрос. Александра этому не удивилась и была благодарна уже за то, что ей вообще отперли дверь. Обратно пришлось добираться сквозь те же впечатления – таксисты в этот район ехать отказывались.

«И самое печальное, что ничего стоящего бедная старушка не продавала. – Александра следила за тем, как в окне появляются все более респектабельные районы старой застройки. – Я зря рисковала кошельком и жизнью… Хотя как сказать! Все хорошо, что хорошо кончается. Мы попили чаю, поболтали, и я благополучно вернулась в отель… Из жалости купила у нее побитый молью плюшевый коврик рыночного изготовления, который в этом же отеле и оставила. Зато обзавелась новым опытом!»

На этот раз ей предстояло жить в самом старинном и престижном районе Амстердама. Ауд Зяуд, или Старый Юг, традиционно населяли коренные жители города. Здесь, в двух шагах от Музейной площади, в нескольких минутах езды на трамвае от Лейдсеплейн и кварталов красных фонарей, царили порядок и умиротворенная тишина. Не было ни толп ошалелых туристов с красными от бессонницы глазами, ни стай сумасшедших велосипедистов, ни витрин с девушками, ожидающими клиентов. Если и встречался кофешоп, то он благонравно прятался в переулке, между кондитерским магазином и общественной прачечной, и его единственная узенькая витрина была скромно задернута занавеской. По ночам здесь было тихо. Ауд Зяуд рано ложился спать и рано просыпался. Александра была рада, что вновь увидит этот безмятежный, спокойный район на границе с великолепным парком Вондела.

Наконец автобус остановился рядом с Концертхоллом, фасадом выходящим на Музейную площадь. Александра поспешила сойти. Углубившись в переулки за Концерт-холлом, она двинулась в самое сердце района, стараясь забирать правее, чтобы выйти к парку, на границе с которым жили ее друзья.

Было всего девять часов утра. Булочные и кондитерские уже открылись, и художница, не удержавшись, заглянула в маленький магазинчик на Корнелис Шутстраат. Там она попросила чашку кофе с молоком и шоколадное пирожное. Улыбающаяся румяная девушка в черном переднике до пола вышла из-за миниатюрного прилавка и, пожелав доброго утра, поставила на столик перед Александрой ее завтрак.

За соседним столиком (всего в этом заведении помещалось два стола) пил кофе старичок с лохматой беспородной собачкой на руках. На его плечах мешком висело пальто, которое старичок, вероятно, носил в далекой юности, годах в сороковых прошлого века. Александра улыбнулась собачке и ее хозяину, те приветствовали ее в ответ: мужчина – улыбкой, собачка – оживленным мельтешением хвоста. Кофе оказался крепким, а пирожное очень свежим, еще теплым. Шоколадный крем на миг погрузил Александру в блаженную немоту и помешал сразу ответить на вопрос, который задал старичок, слышавший, как она делала заказ по-английски. Голландцы, по мнению художницы, вообще держали пальму первенства по любопытству среди европейцев. Нигде ей так часто не приходилось болтать на личные темы с незнакомыми людьми, как в Нидерландах, где это считается в порядке вещей.

– Я из России, из Москвы, – ответила она, проглотив кусок пирожного.