- А, собственно, чья… - спокойно начал Олаф.
- ЕГО. Погибшего.
- Я хотел спросить, чья, собственное, очередь? - по-прежнему спокойно сказал Олаф.
Я молча отстранил хозяина, вошел в душевую и запер за собой дверь. Уже содрав с себя одежду, я сообразил, что очередь, собственно, не моя, а Симонэ, но никаких угрызений совести не ощутил. Он же и устроил, наверное, подумал я со злостью. Пусть-ка теперь постоит. Герой национальной науки. Сколько воды зря пропало… Нет, этих шутников надо ловить. И наказывать. Я вам покажу, как со мной шутки шутить…
Когда я вышел из душевой, публика в холле продолжала обсуждать происшествие. Ничего нового, впрочем, не говорилось, и я не стал задерживаться. На лестнице я миновал чадо, по-прежнему висящее на перилах. «Сумасшедший дом!» - сказало оно мне с вызовом. Я промолчал и пошел прямо к себе в номер.
Под влиянием душа и приятной усталости злость моя совершенно улеглась. Я придвинул к окну кресло, выбрал самую толстую и самую серьезную книгу и уселся, задрав ноги на край стола. На первой же странице я задремал и пробудился, вероятно, часа через полтора - солнце переместилось изрядно, и тень отеля лежала теперь под моим окном. Судя по тени, на крыше сидел человек, и я спросонок подумал, что это, должно быть, великий физик Симонэ прыгает там с трубы на трубу и гогочет на всю долину. Я снова заснул, потом книга свалилась на пол, я вздрогнул и проснулся окончательно. Теперь на крыше отчетливо виднелись тени двух человек - один, по-видимому, сидел, другой стоял перед ним. Загорают, подумал я и отправился умываться. Пока я умывался, мне пришло в голову, что неплохо бы выпить чашечку кофе для бодрости, да и перекусить не мешало бы слегка. Я закурил и вышел в коридор. Было уже около трех.
На лестничной площадке я встретился с Хинкусом. Он спускался по чердачной лестнице, и вид у него был какой-то странный. Он был голый до пояса и лоснился от пота, лицо у него при этом было белое до зелени, глаза не мигали, обеими руками он прижимал к груди ком смятой одежды.
Увидев меня, он сильно вздрогнул и приостановился.
- Загораете? - спросил я из вежливости. - Не сгорите там. Вид у вас нездоровый.
Проявив таким образом заботу о ближнем, я, не дожидаясь ответа, пошел вниз. Хинкус топал по ступенькам следом.
- Захотелось вот выпить, - проговорил он хрипловато.
- Жарко? - спросил я, не оборачиваясь.
- Д-да… Жарковато.
- Смотрите, - сказал я. - Мартовское солнце в горах - злое.
- Да ничего… Выпью вот, и ничего.
Мы спустились в холл.
- Вы бы все-таки оделись, - посоветовал я. - Вдруг там госпожа Мозес…
- Да, - сказал он. - Натурально. Совсем забыл.
Он остановился и принялся торопливо напяливать рубашку и куртку, а я прошел в буфетную, где получил от Кайсы тарелку с холодным ростбифом, хлеб и кофе. Хинкус, уже одетый и уже не такой зеленый, присоединился ко мне и потребовал что-нибудь покрепче.
- Симонэ тоже там? - спросил я. Мне пришло в голову скоротать время за бильярдом.
- Где? - отрывисто спросил Хинкус, осторожно поднося ко рту полную рюмку.
- На крыше.
Рука у Хинкуса дрогнула, бренди потекло по пальцам. Он торопливо выпил, потянул носом воздух и, вытирая рот ладонью, сказал:
- Нет. Никого там нет.
Я с удивлением посмотрел на него. Губы у него были поджаты, он наливал себе вторую рюмку.
- Странно, - сказал я. - Мне почему-то показалось, что Симонэ тоже там, на крыше.
- А вы перекреститесь, чтобы вам не казалось, - грубо ответил ходатай по делам и выпил. И тут же налил снова.
- Что это с вами? - спросил я.
Некоторое время он молча смотрел на полную рюмку и вдруг сказал:
- Послушайте, а вы не хотите позагорать на крыше?
- Да нет, спасибо, - ответил я. - Боюсь сгореть. Кожа чувствительная.
- И никогда не загораете?
- Нет.
Он подумал, взял бутылку, навинтил колпачок.
- Воздух там хорош, - произнес он. - И вид прекрасный. Вся долина как на ладони. Горы…
- Пойдемте сыграем на бильярде, - предложил я. - Вы играете?
Он впервые посмотрел мне прямо в лицо маленькими больными глазками.
- Нет, - сказал он. - Я уж лучше воздухом подышу.
Затем он снова отвинтил колпачок и налил себе четвертую рюмку. Я доел ростбиф, выпил кофе и собрался уходить. Хинкус тупо разглядывал свое бренди.
- Смотрите, не свалитесь с крыши, - сказал я ему.
Он криво ухмыльнулся и ничего не ответил. Я снова поднялся на второй этаж. Стука шаров не было слышно, и я толкнулся в номер Симонэ. Никто не отозвался. Из-за дверей соседнего номера слышались неразборчивые голоса, и я постучался туда. Симонэ там тоже не было. Дю Барнстокр и Олаф, сидя за столом, играли в карты. Посредине стола высилась кучка смятых банкнот. Увидев меня, дю Барнстокр сделал широкий жест и воскликнул:
- Заходите, заходите, инспектор! Дорогой Олаф, вы, конечно, приглашаете господина инспектора?
- Да, - сказал Олаф, не отрываясь от карт. - С радостью. - И объявил пики.