Отец

– В предродовой… – после трехсекундной паузы ответили ему, и Погодин понял, что регистраторша молчала, потому что искала пальцем строчку в разлинованной книге. Он даже представил себе ее палец – сухой и немного кривой, с крепким и твердым ногтем.

– Где-где? Простите, я не расслышал… – спросил Погодин, жадно надеявшийся услышать какие-то понятные и успокоительные слова.

– Еще не родила. В предродовой… – терпеливо повторил голос, и в трубке запищало.

Понимая, что медсестра не могла сообщить ему ничего, кроме того, о чем имелась запись в книге, и успокаивая себя этим, Погодин сел за компьютер. Он собирался вновь готовиться к лекции, но вместо этого зачем-то стал набирать на экране вопросительные знаки. Вначале он набирал их тесно, сплошным рядом, а затем стал после каждого вопросительного знака делать интервал. Лишь когда знаки стали перескакивать на вторую строчку, он остановился, опомнившись, и вытер их.

Едва ему удалось немного отвлечься и вработаться, как позвонила тетка жены. Звонила она, очевидно, с работы: в трубке на втором плане различались еще чьи-то голоса.

– Слушай, что я узнала. Аркадий Моисеевич связался с акушеркой. Не волнуйся, состояние Даши нормальное. Целый день она спала, схватки пока не учащались. Я беспокоилась, что будут какие-то патологии, но акушерка сказала, что все в порядке. Аркадий Моисеевич поддерживает ее ауру и перекачивает ей часть своей энергии.

В голосе тетки вновь появились восторженные пришепетывания, постанывания, и прямо посреди коридора из воздуха стал воздвигаться нерукотворный памятник врачу-герою. Памятник этот все увеличивался, разрастался, подпирал головой потолок и ему тесно уже становилось в коридоре, как вдруг он разом обрушился. Голос тетки, утерявший всю свою сладость, сказал сухо: «Не клади, пожалуйста, ничего на мой стол! Вон туда, в ту стопку!»

Погодин вначале удивился, не понимая, о чем это она и какой именно стол считает своим, но догадался, что слова эти были обращены к кому-то другому, вторгшемуся без предупреждения в ее повествование. Впрочем, уже через секунду тетка спохватилась и добавила в голос немного теплоты:

– Вот я раззява, заговорилась и совсем забыла, что вообще-то работаю… Как только что-то прояснится, я позвоню! Договорились?

– Вечером я буду в университете.

– Я помню. И давай, выше нос: скоро станешь папашей!

Тетка попрощалась и замолкла, выжидая гудков, чтобы отключиться самой. Погодин давно обнаружил, что в конце телефонных разговоров с ней всегда возникает состязание в вежливости, заключающееся в том, кто повесит трубку последним. И тетка, как опытный министерский работник, чаще всего побеждала.

Вот и сейчас, ощутив с противоположной стороны провода каменное министерское терпение, ограниченное лишь окончанием рабочего дня, Погодин сдался и повесил трубку первым.

До пяти вечера, когда ему надо было ехать в университет, он звонил в регистратуру еще трижды и всякий раз ему отвечали, что Даша еще в предродовой.

«Как же долго… Это даже хорошо, что мне нужно теперь уходить. В дороге я буду меньше волноваться, на семинарах еще меньше, а когда вернусь из университета, уже что-то будет известно», – говорил себе Погодин.

Он вспомнил и позавидовал, что у одного его бывшего однокурсника дочь родилась, когда однокурсник был за границей. Молодой отец узнал об этом только через два дня и от умиления всплакнул в трубку, а когда через три месяца вернулся, то безо всяких волнений получил дочь уже вполне готовую, хорошенькую и пухлую, в байковом одеяльце и даже чуть ли не с розовым бантиком. Этот розовый бантик на одеяле был совершенным плодом погодинской фантазии, и хотя он догадывался, что на деле все иначе, пока не собирался разрушать иллюзию, а всячески поддерживал ее.

Ощущая от простуды небольшую слабость, он не пошел от дома к метро пешком, а стал дожидаться автобуса. На остановке с ним рядом стояла молодая женщина с коляской, в которой полусидел-полулежал маленький ребенок какого-то, с точки зрения Погодина, очень небольшого возраста. На лице у чуда природы расцветал красными розами диатез, кое-где, точно молодыми листьями, подчеркнутый пятнами зеленки. Ребенок нимало не смущался своим нелепым видом, как не смущался бы вообще ничему происходящему с ним. Погодин подумал, что если бы мимо вдруг пролетел на розовых крыльях автобус или начался бы конец света, ребенок точно так же спокойно, без малейшего удивления, наблюдал бы все это, как таращился теперь на него. Погодин стал смотреть на малыша и, тренируясь, представлять, что это его сын, но его матери это не понравилось, и она закрыла ребенка спиной.

Выходя из метро на станции «Университет», он по привычке бросил взгляд на светящиеся электронные часы перед первым вагоном и увидел, что времени сейчас восемнадцать тридцать две. Позже он часто вспоминал, что посмотрел в этот миг на часы и приписывал это той внутренней связи, которая будто была у него с женой, тогда же он лишь подумал, что семинар у вечерников уже начался и он, как обычно, слегка опоздал.