Отец

Вошедший человек был актер. Саша видел не раз на улицах его удаляющуюся спину. Лицо актера вблизи оказалось лицом аскета. Копна волос с седой прядью, которая подчеркивала красоту этих не состарившихся волос. Рот жёсток. Актер высок, элегантен, худ, глаза голубые… нет — бутылочные, прозрачные.

Странно, но Саше вдруг показалось, что это лицо он где-то уже видал и что хорошо его знает.

Учтиво смотрел на него актер, поняв, что с этим мальчиком только что говорил Ушинскис. Неучтиво смотрел на актера Саша, пытаясь припомнить что-то свое… Где?.. Не сегодня ли утром?.. Да… Кажется, даже и нынче утром… Он на кого-то сильно похож. На кого?

И вдруг Ушинскис сказал, медленно переводя глаза с актера на Сашу:

— Вашу матушку я, оказывается, знаю… Петронэль Куприявичене. Верно? Одна из красивейших женщин нашего города. И так еще молода! Как жалко… — И, повернувшись к актеру: — У мальчика умирает мать. Петронэль Куприявичене. Вы поняли?!

— Да, я знаю, — сдвинув брови, ответил актер. И вдруг добавил скороговоркой, будто оправдываясь: — Конечно, это несчастье. Но что же я должен сделать? — И лицо его почему-то приняло оскорбленное выражение.

Ушинскис стоял потерянный.

— Я, увы, не волен над человеческой жизнью и смертью! — опуская веки, тихо сказал актер.

Не слушая его больше, Ушинскис подошел к Саше и вдруг, как будто решившись, погладил его по голове с какой-то старческой, грустной нежностью.

…Мужская ласка?.. То, чего (вдруг пронзительно понял Саша) так сильно не хватало ему.

— А как вас зовут, юный друг?

— Александр.

— Мы еще встретимся! Обязательно встретимся. Александр. Спасибо.

— За что?!

— За то, что пришли ко мне. Большой привет от меня вашей матушке.

Саша быстро спустился с лестницы. Выйдя на улицу, он почему-то глубоко вздохнул:

…Вел репетицию лежа… ишиас…

Значит, и он человек Человек, как другие люди, и, стало, быть, не в силах он сделать так, чтоб поправилась мама!

…А ветка? Та ветка? Ведь она все-таки зацвела!

12

После школы он шел в больницу, приносил ей соку и яблок. Она дремала. Лицо ее делалось все желтей и желтей — седые полосы всё отрастали и отрастали. Она спала, он пристально на нее глядел и словно бы не узнавал лица матери.

Однажды возле нее оказалась капельница с раствором. Мать была до того слаба, что не могла как следует поднять веки. Она улыбнулась. Он понял и наклонился.

Не оторвав головы от подушки, ока поцеловала его в мочку уха и тихо сказала:

— Все!

Это было последнее слово, которое он услышал от матеря.

Его позвал к себе главврач и, стараясь не видеть Саши, не глядеть на него, сказал:

— Вот! — хрипловатым, деловым голосом. — Тут, понимаешь, немного… Мы того… для тебя… Тебе осталось два месяца, чтобы окончить школу. А дальше подумаем. Когда будешь решать вопрос о работе, придешь ко мне: устроим. Будешь работать и заниматься, само собой. У нас освободилась должность второго садовника. Наш стар… А ты… ты любишь парк. Работы не так уж много… Об этом мы позже поговорим. А покуда оканчивай школу- Ты у нас молодец, поживешь— научишься вести хозяйство. А кроме того… между прочим, больница берег над тобой шефство: кто-нибудь из женщин будет приходить к тебе раз в неделю. Теперь ты наш общий, так сказать, сын… Мы тебя помним крошечным, ты в нашем парке гулял в коляске. Вон там… Нет, в том уголке… Мать тебе не рассказывала?

— Мне надо в Москву, — низко опустив голову, тихо ответил Саша.

— Это еще зачем?

— Не сейчас. Когда я школу окончу. Мама велела, чтоб я разыскал… В общем, она велела мне разыскать одного человека: Бабича. Александра Александровича Бабича.

— Что-что? — не веря ушам своим, переспросил главврач. — Ба-а-абич? Одни на наших самых известных врачей? Профессор Бабич? Он, что ли? Ну да… Александр Александрович. Замечательный человек, ничего не скажешь… А ты… ты вполне… уверен, что не ослышался?

— Как же можно ослышаться? Во-первых, я в глаза его не видел… А потом, она мне сказала: Запомни — Бабич! От слова «баба».

— Ну что ж, ну что ж, — растерявшись, сказал главврач и вдруг опустил глаза. — Бабич был у нас лет, лет семнадцать назад. Да, это точно… Около этого… Но я, признаться… Мать не поручала мне с тобой дебатировать эти темы… Ты же знаешь, она была человек очень сдержанный… Но если Бабич… Если Бабич признает тебя за своего сына…

Саша стал тяжело и густо краснеть.

— Ну да. За своего сына. У каждого человека, Саша. бывают мать и отец… Однако он еще должен тебя признать.

(«Он — меня?.. Еще признаю ли я его!.. Где он был так долго? Почему молчал?»)

— Разве кто-то может не признать… если послала мама?

— Все так. Но… надо сознаться… Я, старый дурак, то есть мы… то есть я… одним словом, Саша, тебе здорово повезло! Что ж? Не знаю теперь, как именно следует поступить. Может, я должен сейчас же написать Бабичу?

— Нет… Она сказала: «Разыщешь». И я разыщу сам. И никому, пожалуйста, не говорите. Если б мама хотела, она бы давно рассказала всем.