Отец

Мне казалось, что отец по выходным любил выпить бутылочку водки, но денег почему-то просил у матери на ее приобретение, хотя работал и сам. Я тогда думал, что он трудится за «спасибо», а мать за зарплату. К тому же у Юрия Логиновича частенько болел живот и однажды он уехал в районный центр Тейково на операцию, где ему вырезали две трети желудка. Мне думалось, что только поэтому матери и не нравилось, когда отец был пьяный. Виктору тогда было годика два- три, мне соответственно пять-шесть. Хорошо помню, как летом мы с братом катались на качелях в детском саду напротив дома, а отец приехал из больницы и первым делом направился к нам с двумя шоколадками в руке. Радости и его, и нашей, не было предела. Он хватал нас на руки, но при этом слегка морщился, как будь-то от боли.

Иногда к отцу в гости приходили друзья, и мать тогда несильно ругалась, когда они садились за стол выпить бутылку водки. Они говорили о работе, политике, иногда вспоминали военные годы. Я любил послушать их разговоры, меня не прогоняли. Однажды пришел человек, который почти всю войну был в немецком плену. Возраста его я не помню, наверное, он был много старше отца, а вот его рассказ помню до сих пор. В первые же дни войны их полк попал в окружение, и они ночами по лесам выбирались к своим. Но немцы продвигались вперед настолько стремительно, что наши солдаты стали идти и днем, но не по дорогам, а лесами и полями, параллельно им. А по дорогам, не обращая внимания на советских воинов, нескончаемо двигались немецкие колонны, и пешие, и на машинах или танках. Иногда фашисты кричали: «Русс Иван, привет» на ломанном русском языке. Бойцы опускали головы и отмалчивались. Однажды зашли в деревню, чтобы покушать прямо средь бела дня. Винтовки поставили в пирамиду и уплетали, как говорится, за обе щеки то, что выставила добродушная хозяйка.

Но за передовыми отрядами немцев шли какие-то комендантские войска, они тоже заехали в деревню. Один немецкий офицер зашел в дом, где ели русские, пнул ногой пирамиду с оружием и пинками во двор выгнал больше двадцати советских воинов, в том числе и рассказчика. Так он и попал в плен. Я тогда не мог поверить в правдивость рассказа гостя, считал, что не может быть, чтобы советские воины-герои без боя так легко сдались. Долго потом пытал своего отца вопросами, хотел, чтобы он подтвердил, что это неправда…. Но он сказал, что по рассказам других фронтовиков на войне и не такое бывало.

Чтобы избегать скандалов с матерью из-за алкоголя, отец иногда шел на хитрые уловки, порой весьма неординарные. Однажды, под Новый год он предложил мне на лыжах съездить с ним в лес за елкой. Одного его мать не хотела отпускать, видимо, боялась, что он заблудится. Почему-то мы пошли в сторону Бушарихи. Конечно, там лес был хороший для наших целей и елочки росли красивые, но отцу они не нравились и он шел дальше и дальше. Незаметно для меня мы оказались возле квартиры бабушки, и Юрий Логинович предложил мне зайти к ней в гости. К этому времени дом, в котором я родился, сгорел, и для погорельцев фабрика на свои средства построила целый поселок щитовых одноэтажных домов. В одном из них одна комната с кухней и принадлежала Прасковье Павловне. Елку отец обещал срубить на обратном пути. Конечно же, я согласился.

Бабушка жила одна и у нее всегда водился самогон. Привезти дрова из леса, напилить их и наколоть местные мужики почему-то соглашались только в обмен на этот крепкий напиток. Отец сказал бабушке, что мы оба замерзли, и для согрева изнутри ему нужна была какая-то чарочка. Для порядка Прасковья Павловна немного поворчала, мол, мать будет ругаться, но бутылку мутного напитка принесла. После двух рюмок отец повеселел, его лицо почему-то раскраснелось, и он вышел на улицу покурить. Бабушка чего-то хлопотала по дому и я решил тоже согреться, допив два глотка того же напитка, что пил отец. Думал, что никто и не заметит.

Назад мы шли уже по прямой, не петляя в поисках елки, отец на лыжах ехал первый, а я – за ним следом. Приятно хрустел сухой от мороза снег под лыжами, от дыхания изо рта исходил пар, но перед глазами навязчиво кружились какие-то звездочки. Вместе с ними кружилась, и моя голова, а перед моим взором как-то странно плыл лес, и в итоге я уткнулся головой прямо в снег. Наверное, именно такую позу принимает в пустыне страус, когда сильно напуган. Развязать веревки на ногах, чтобы освободиться от лыж, я не смог, кричать почему-то тоже. Хорошо, что в это время обернулся отец. Он вместе с привязанными к ногам лыжами взял меня к себе на плечо…и проснулся я только утром, на другой день в своей постели. Не знаю, понял ли причину моего такого состояния Юрий Логинович, но, ни ругать, ни вообще разговаривать на эту тему он не стал. Может быть, побоялся, что будет ругаться мать за то, что недоглядел за мной. А елку он привез один на другой день и мы ее все вместе нарядили.