Отец

Сестра, действительно, была с ней. Шестилетний ребёнок очень боялся пьяного отца. Бывало, когда она была поменьше, бойко прогоняла его на улицу, толкала ноги с криками: «Уди! Ууди! Иди в баню, папа!» Со временем бесстрашие пропало, потому что она стала понимать больше о том, что может сделать пьяный человек.

Тогда я был гораздо терпеливее, но всё же видеть её в таком состоянии не мог. И всё же я принял решение избавиться от отца, ради благополучия матери.

Задача: сделать так, чтобы отец ночевал в бане, а не храпел и вонял перегаром дома. Но как это сделать? Действовать с помощью физической силы я не мог: что может сделать подросток двухметровому лейтенанту в отставке? Уговорить его было невозможно, поэтому я лишил его путей отступления. Часто, когда отец валялся пьяный на полу или диване, мама или я, обшаривали его куртку на предмет денег, ключей от машины, кредитных карт или чего-то ещё, способного причинить вред семье. Обыск не решал проблем, однако смягчал их в краткосрочной перспективе. Но я не мог надеяться на мирный, самопроизвольный исход, поэтому обманул отца.

У папы был преданный друг — собутыльник по кличке или фамилии Никадров. Чаще всего именно от него он возвращался нетрезвым. От Никадрова всегда были одни проблемы, но в тот день он нам помог.

Незаметно я взял ключи отца от дома с холодильника, положил в карман и подошёл к нему.

− Пап, там Никадров тебя зовёт. Около дома стоит.

Отца словно вырвало из оцепенения. Он очень нахмурился, как бы подобрался, приподнялся и развернулся ко мне. От него зверски несло перегаром.

− Кде Никадв? — промямлил он. У него всегда были проблемы с дикцией, а пьяный он и вовсе не выговаривал слова.

− На углу ждёт, пап. Сказал тебя позвать.

Не сразу поймав соскользнувший с ноги тапок, он направился за ограду. Провести малейшее логическое умозаключение: то, что Никадров не мог меня позвать, ведь я только что вышел из дома — у него не получилось, и он пошёл искать ветра в поле. Я проводил его нелепое торопливое движение до ворот, и схватил куртку, что лежала на стуле рядом со столом, и забежал в дом, заперев входную дверь и дверь на веранду. Выдохнул. Готово. Он на улице без денег и ключей. По сути, я выдворил его, но что дальше?

Что делать, если он не пойдёт спать в баню, где обычно расстилает шубы, куртки и дублёнки, чтобы ночью согревать бездомных кошек со всей округи. Что предпринять, если в нём не проснётся совесть?

Следующие пять минут я словно висел на волоске. Мы с сестрой наблюдали за отцом в окно, за тем, как он шатался на перекрёстке, озираясь во все стороны, потом, видимо, выругался и пошёл в сторону дома.

То, что произошло дальше, я не мог себе представить, хотя это было просто донельзя. Он стал выламывать дверь.

Обычный человек постучался бы, позвал кого-нибудь открыть. Отчим не стал церемониться: побродив по двору, он потратил на стук секунд пять, затем сжал крепкие пальцы на дверной ручке, и стал выдёргивать затвор. От его рывков дом сотрясался, и мама с сестрёнкой, переместившиеся в зал, со страхом и беспокойством слушали, что происходит снаружи.

Через минуту послышался резкий хруст. Как выяснилось позже, замок вылетел вместе с косяком. Тяжёлые шаги затопали по скрипучему полу веранды. Большой железный крючок дёрнулся к тяжёлой осиновой двери.

По телу пробежала дрожь. Слева от меня, в зале, на диване поджали ноги под себя побледневшая мама и уже готовая заплакать сестра. Мне никогда в жизни не было так страшно, как тогда.

Крепкая осиновая дверь, на совесть, поставленная моим дедом, ходила ходуном: взад-вперёд, взад-вперёд, взад-вперёд.

− Дзынь — дзынь, − звук соприкосновения крючка с металлом сочетался с — Щёёёлк — щёёёлк, − засовом, стучащим о стенки замка. Тот звук иногда возникал в моих кошмарах.

Краска с крючка крошилась и сыпалась, а я так и не понимал, что нужно отчиму. Словно в фильмах ужасов, из-за двери слышались какие-то крики, истошный ор и нечленораздельный вопль; я не мог разобрать вообще ничего, у него пьяного вконец развязался язык. Но врезанный дедом, на совесть, замок внушал доверие.

Он рвал и рвал, дёргал и тащил, а дом трясся и замок портился. Я схватился одной рукой за ручку, а другой за косяк двери, и потянул на себя. Теперь ему уже не так просто было трясти дверь, но он не прекращал.

− Кппуссстии! — расслышал я от отчима.

− Иди спать в баню! — громче, чем хотел, проорал я, и мать с сестрой, наверняка, услышали нотки истерики.

Пока я тянул дверь, у него не получался ни Щёлк, ни Дзынь. Тогда я испытывал самые странные искажённые эмоции в жизни. Я ощущал себя сильным, в голову приходили мысли о защитнике, и от этого ненормального задора подёргивался уголок рта — так и просилась улыбка. А ещё я ощущал некое чувство безопасности, возможно, мать с сестрой его чувствовали тоже. Пока отец не взялся за лом.

С первым ударом вся радость ушла. Со вторым на пол посыпалась штукатурка. С третьим сердце чугуном упало в пятки. Мать вскрикнула, а сестра заревела.

− Открой ему, чёрт с ним! — истерично взвизгнула мать.