— Теперь давай по-настоящему знакомиться, — сказал старик, сажая девочку рядом с собой на диванчик. — Тебя-то я, положим, знаю, а о себе должен доложить: я твой дед — простой рабочий, значит. Дед я строгий, но справедливый. И я тебя очень люблю. — Александр Николаевич очень осторожно погладил изящную головку внучки и поцеловал ее сухим коротким поцелуем. — А теперь иди к бабушке, она добрая, совсем без строгости и любит тебя еще больше меня.
Варвара Константиновна нежно приласкала девочку. В это время Алеша привел из детского сада Танечку. Алешка сразу каким-то мальчишечьим чутьем понял, что от него требовалось; он увел девочек в маленькую комнату, и оттуда послышался робкий смех Лидочки и шум веселой возни.
Этим же вечером Дмитрий увидел Женю. Она пришла будто потому, что неудобно было все-таки не прийти, если в близкой ей семье такой гость, и тем более в связи с такими обстоятельствами. Но Дмитрий догадался: Женя не просто отдавала дань элементарной вежливости; по тому, как она пожала ему руку, как, не выпуская ее из своей руки, подвела его к диванчику, усадила рядом с собой, он почувствовал в ней то же участие и дружелюбие, что и при первой встрече. Она показалась ему еще более красивой. «А что, если… Почему этого не может быть?.. У Саши и Лиды — мачеха? Нет, это невозможно».
— Опять вот дома, — сказал Жене Дмитрий. И хотя он догадывался, что Женя, предупрежденная Мариной, уже знает суть обстоятельств, благодаря которым он приехал, но, несмотря на то, что они были в комнате одни, очень холодно и очень коротко, как не о себе, рассказал Жене о своей семейной катастрофе.
— Как все это ужасно, — сказала она. — Ну когда же мы освободимся от всего этого?.. — Она поникла головой и перешла на шепот. — Вы… Впрочем, вы абсолютно ни в чем не виноваты… Вы человек страшной судьбы.
… Ранним утром Дмитрий уехал в аэропорт. Он больше ни о чем не говорил с отцом и матерью. Да и какой еще мог быть разговор? Его старики с мудрой гордостью простых людей приняли и это оскорбление от своего старшего сына и столь же просто и гордо ответили на него: они приняли в свои добрые руки родную им по крови внучку.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
Имя Тихона Отнякина было знакомо Жене по его хорошим очеркам, которые она время от времени читала в областной газете. Но в первые минуты знакомства с новым редактором Женя растерялась, даже немного испугалась. Отнякин был высоченным человеком, ширококостным и худым; костюм светло-табачного цвета обвисал на нем, и от этого во всей фигуре было нечто верблюжье; длинные черные волосы то и дело спадали ему на глаза, и он сердито закидывал их растопыренной пятерней то на темя, то за одно ухо, то за другое, роговицы его глаз были так черны, что с трудом различались зрачки; взгляд Отнякина был пронзительным.
Новый редактор резким тоном спросил Женю об ее образовании, стаже работы в газете и, словно вымеривая, широкими шагами обошел редакционную комнату. Он осмотрел шкафы с подшивками и книгами, заглянул в окно и остановился у двери.
— Ну, это все более или менее понятно. — Отнякин пронзил Женю взглядом. — Скажите, товарищ Балакова, вы производство знаете? Если мы пойдем сейчас по заводу?
— Экскурсию школьников до шестого класса смогла бы провести.
— Я, считайте, пятиклассник… Пока решали, назначать меня сюда или нет, я на всякий случай почитал кое-что. Популярное, конечно. Идемте?
Экскурсия длилась до конца первой смены.
Всюду, где они ни появлялись, чудной великан Тихон Отнякин обращал на себя внимание, но относился к этому совершенно безразлично. Пожалуй, он был человеком, не любившим, даже не умевшим попусту тратить время. Обходя завод, он работал — именно так определила Женя его состояние. Он очень много спрашивал, и чаще не Женю, а рабочих. Выслушав ответ, он на несколько мгновений уходил в себя, наверное, заставлял свою память запечатлеть пути движения разнокалиберных колец, сепараторов, шариков и роликов от станка к станку, из рук в руки; он старался вникнуть в особенности каждой операции. Говоря с рабочим, он узнавал фамилию, степень квалификации, заработок, как точно называется его профессия.
Отнякин, безусловно, любил машины, умел вникать в их устройство и работу. Он долго любовался контрольными автоматами и другими остроумными станками. И в то же время он видел такое, что вызывало у него досаду. Так, он никак не мог примириться с тем, что на ручном контроле заняты сотни девушек.
— Это, по крайней мере, несовременно, — сказал он Жене в одной из выгороженных в цехе клетушек, где в большой тесноте работницы пропускали через мерительные приборы горы блестящих шариков. — И кроме всего прочего, это утомительнейший однообразный труд.