Отец

— Да, помню. Видите ли, в дружеском разговоре с Тихоном Тихоновичем я именно так и говорил, — Бутурлин снова мягко улыбнулся. — И знаете ли, я не в обиде на товарища Отнякина за использование этого моего… ну, образного, что ли, выражения. Очень удачно он воспользовался им в своей статье.

Секретарь райкома в ответ неопределенно кивнул головой, а Леонид Петрович сошел в зал. Ему достались первые искренние аплодисменты.

«Открыл Леонид Петрович шлюзы чистой воде», — подумал старый Поройков, и с этой минуты собрание захватило его.

Одному человеку, будь он семи пядей во лбу, не охватить своим умом огромного завода, не управиться с ним, пусть он наделен от рождения недюжинной энергией и выдающимся организаторским талантом.

Управленческий аппарат, приданный командиру производства, тоже до конца не решит всех задач, которые наше коммунистическое строительство ежедневно, ежечасно ставит и каждому заводу, и всей промышленности страны. Борьба за коммунизм — дело всенародное. И есть у народа великая организующая его свободный труд сила; она рождается в устремлении к высоким идеалам и действует всюду.

Подшипниковый завод не просто не выполнял плана, не только был в долгу у страны — он оказался в долгу у будущего, у коммунизма. За это и начался спрос с виновных на собрании партийного актива.

Виновных было много, и степени виновностей были разные.

От выступавших ораторов доставалось бракоделам, неразворотливым снабженцам, медлительным организаторам. Многие сидящие в зале, слушая горячие речи, опускали головы, многим приходилось задумываться. Но на собрании вскрывались и тяжелые болезни всего производства, и этим подтверждалось и пополнялось главное обвинение, выдвинутое в статье Тихона Отнякина.

— Как же все-таки получилось, что наши руководители перестали понимать по-государственному свою роль? — спросил директора в своей речи Егор Кустов. И ответил: — Да потому, что они стали делягами. Вообразили себя генералами от подшипниковой промышленности, перестали понимать, что нельзя строить коммунизм, забыв о простых людях. А мы вот им напомним о себе и скажем: не позволим дальше вести стратегическую линию на штурмовки, на фальшивые рапорта, на очковтирательство. Мы не позволим скрываться за недостаточное снабжение завода металлом, новыми станками и винить только министерство. Мы, простые люди, знаем цену нашему труду; он и нам щедро отдается, и детям в наследство пойдет. Если мы несем по чьей-то вине потери в труде, то эти потерн самые невосполнимые, причем потери в мировом масштабе. Я это говорю насчет соревнования с капиталистическим миром. А раз так, то и выходит, что стратегическая линия, товарищ директор, у вас не наша, не коммунистическая. Вот и все!

«Это он уж слишком, — подумал было Александр Николаевич. — Руководители завода — люди партийные. — Однако, приглядевшись к директору, он встревожился: — А не понимает он. Ох, не понимает, за что его парят».

Директор сидел с невозмутимым видом: собрание было для него одним из привычных, когда он оказывался под огнем критики, признавал ее, но всем видом своим показывал, что есть обстоятельства, которые ведомы только ему, против которых он бессилен, и потому все то, что делается на заводе, — единственно возможное в этих обстоятельствах.

«Как неудачно сложился человек, — пожалел директора Александр Николаевич. — Не станет у него силы обновлять завод».

Зато главному инженеру, по мнению старика, партийная «банька» все же оказалась «пользительной»: действие ее сказывалось в той лихорадочности, с которой он делал записи в блокнот, в злом выражении его худого лица, которое он то и дело вытирал платком.

Секретарь парткома тоже был разогрет. Ему тоже досталось. Один оратор посоветовал перестать чувствовать себя «при директоре», забыть, что был недавно начальником цеха, и стать самостоятельным руководителем. Другой упрекнул за шумиху и показную парадность в социалистическом соревновании. За комитет комсомола, который больше заседает, чем работает, тоже крепко досталось. Но секретарь парткома набирался сил на собрании, в этом Александр Николаевич был убежден.

Ход прений Александр Николаевич совсем уж было оценил как хозяйский и уже ждал перерыва, намереваясь подтрунить над Егором Кустовым, припомнить его слова насчет того, что только пенсионер может быть полностью бесстрашным в критике. Разве сам Егор смалодушничал на трибуне? Но тут на трибуне появился работник из БРИЗа и напал на Отнякина: он назвал его самонадеянным выскочкой, пробывшим на заводе без году неделю, щелкопером. Статью Отнякина он назвал верхоглядством и встал горой на защиту заводских руководителей, честно выполняющих свой долг в труднейших условиях. От такой защиты даже главный инженер поморщился. Это было не хозяйское выступление.