Читаем Отец Александр Мень. Христов свидетель в наше время полностью

Как обычно в воскресенье, 9 сентября 1990 года отец Александр Мень встал очень рано и отправился совершать литургию в маленькую деревенскую церковь, в тридцати километрах от дома, где он служил вот уже двадцать дет. С вечным портфелем в руке он толкнул калитку сада и направился, как обычно, быстрым шагом к железнодорожной станции, чтобы сесть в пригородный поезд, идущий к Москве. В утреннем тумане он шел узкой дорогой среди деревьев. Листья уже начинали опадать. Впереди был долгий день — исповедь, литургия, крестины, отпевание. Несомненно, он будет занят всю первую половину дня. Затем ему нужно будет, торопясь, продолжить путь в сторону Москвы, чтобы прочесть вторую часть лекции о христианстве в Доме культуры на Волхонке. С 1988 года Советская власть изменила политику по отношению к верующим: ту деятельность, которой отец Александр себя посвятил с юности, и до этой поры вел полулегально — нести слово Божье своим согражданам — теперь продолжал гласно. 1 сентября он как раз отпраздновал тридцатую годовщину своего рукоположения. Отныне ни минуты передышки. Это был единственный случай в Советском Союзе: после того как на протяжении семидесяти дет верующие были обречены на молчание, он, за которым наблюдала целая команда КГБ, отныне приглашался в школы, институты, клубы, дома культуры. На Пасху он крестил шестьдесят взрослых. Себя он совершенно не щадил, близкие тревожились, но он оставался глух к их советам. Последнее время он казался встревоженным, что для него было как-то вовсе необычно. Он очень любил природу, и несколько минут дороги вдоль леса, где под первыми лучами солнца играли осенние краски, бесспорно должны были придавать ему сил. В этом пейзаже не было ничего необычного, и тем не менее, был он особенным. В нескольких километрах отсюда возвышалась Троице-Сергиева Лавра — особое место для Русской православной Церкви. В середине XIV века преподобный Сергий в лесу основал скит, и отсюда начался новый духовный взлет России, России, еще не оправившейся после завоевания страшными монгольскими воинами Чингиз Хана. Андрей Рублев был там монахом, именно для этого монастыря написал он знаменитую Троицу. Преподобный Сергий родился в деревне неподалеку отсюда и ходил по той самой дороге, по которой шел теперь отец Александр…

Чуть позже, его жена, остававшаяся дома, открыв окно, услышала стоны: бросившись в сад, она увидела за калиткой лежащего в кровавой луже мужчину. Вернулась, срочно вызвала скорую помощь, затем милицию. Когда вышла вновь, машина скорой помощи уже была тут. — Почему вы ничего не делаете? — спросила она врачей. Наконец подошла. Было много крови. Она все не осмеливалась посмотреть на убитого. Она спросила сама себя: «А мой муж? Он благополучно добрался до храма?» Кто-то сказал: «Он в черной шляпе был?» Нашли шляпу с большим острым надрезом. Позже явились свидетели, они видели отца Александра: он возвращался назад, шел к дому, истекая кровью. Не захотел, чтобы ему помогли. По всей видимости, он упал перед калиткой, истекши кровью. Широкая рана на затылке явно была от удара топором. Обстоятельства преступления, точность, с которой был нанесен удар, заставляют думать, что это убийство было тщательно подготовлено и совершено профессионалами. Но почему они выбрали подобное оружие?

«Мы едва начали освобождаться от чувства страха, — писал журналист на другой день после события. — Топор — очень хорошее средство, чтобы привести в чувство всех глотнувших свободы. Отрезвить и напомнить».[1] Именно за топоры хватались русские крестьяне, когда изгоняли чужеземных захватчиков, врагов. Традиционный символ народного мщения и наказания предателей.

Топором потрясали и против евреев во времена погромов. А ведь отец Александр по происхождению был еврей: не было ли это преступление антисемитским?

Действительно, после его смерти, газетенки, где вот уже год или два проповедовался самый крайний русский национализм, яростно взялись за него. Они утверждали, что это убийство было следствием хитрых замыслов «мировых антирусских и антиправославных сил, которым он служил всю свою жизнь» ибо теперь они решили использовать его в последний раз, чтобы вызвать у евреев ненависть против русских: «Пусть его смерть послужит уроком всем, кто пытается, находясь в лоне святой православной Церкви, заигрывать с сатанинскими силами».[2]

Самого отца Александра волновал новый подъем ксенофобии. Он в нем видел зерно русского фашизма. У наиболее консервативного духовенства отец Александр не был на хорошем счету, в частности, у монахов Троице-Сергиевой Лавры, голубые и золотые купола которой были видны из глубины его сада. Но можно ли, как это делают некоторые, дойти до того, чтобы заподозрить в них вдохновителей этого убийства?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное