Отец Александр Мень. Христов свидетель в наше время

Приглашая видеть все прекрасное и хорошее в мире, он отнюдь не смотрел на него сквозь розовые очки, он прекрасно знал, как много в мире зла.

Однажды его спросили: «Существует ли дьявол?» Он ответил: «Увы! Я не только уверен, что он существует, но думаю, что в жизни это видно. Есть зло от несовершенства, от страдания, от невежества, от голода и от многих других причин… Но есть и зло, которое не имеет природного происхождения, сатанизм, сидящий в человеке, который пытался описать Достоевский… Оно темное до конца, иррациональное до последней глубины… Мне кажется, что осатанение человека происходит не путем непосредственного заражения инфекцией зла, а путем открытия собственной воли навстречу этим темным силам. Всякий грех сначала человеком допускается, он открывает ему ворота, а когда сатана в нем поселяется и правит бал, тогда и рождается одержимость».[166]

Если отец Александр призывал христиан жить нашим временем и не тосковать по прошедшим временам, это не значит, что он для них подслащивал евангельские истины. Нет. Он считал, что мы должны убеждениями, умом, всей жизнью оставаться истинными христианами.

«Я не сочувствую попыткам создать „секулярное христианство“, которые кое-где предпринимаются на Западе. Путь компромисса, связанный с именем епископа Робинсона[167] и других „модернистов“, ничего „модерного“ не содержит.[168] Все это очень наивно, поверхностно. Просто люди заворожены и оглушены „духом века сего“. Это далеко не ново и пройдет, как всякая мода».[169]

Отец Александр призывал не смешивать Предание с «преданиями» и напоминал, что формы богослужения на протяжении веков менялись и что оставаться абсолютно неизменными они не могут.

«Евангелие отнюдь не отменяет обрядов. Ритуал — это живая плоть таинств, русло духовной жизни, ритм, объединяющий людей и освящающий повседневность. Он соответствует самой природе человека. Угрозой и тормозом обряд становится только тогда, когда в нем начинают видеть самодовлеющую ценность, когда за вечное и Божие выдают то, что — само по себе — имеет земное происхождение».[170]

В то же время, правила, установленные Церковью, играют, в известной мере, ту же роль, что и наследственная устойчивость в жизни организмов. Никакое нововведение не принесет плода, если полностью отрываться от традиции.

Хотя она не должна стать самоцелью, тем не менее для духовного роста необходима дисциплина. Он не одобрял тех ортодоксов, для коих главная забота во время поста составлять список продуктов, разрешенных и запрещенных. В то же время, он находил, что католическая Церковь слишком далеко ушла в сокращении и послаблении поста. Но она вернется к старому, — говорил он.

Известно, что с приходом к власти коммунистов, православная Церковь не смогла успешно завершить реформаторский труд, начатый в первые годы XX века, даже сама идея реформы долго была скомпрометирована сговором между «обновленцами» и большевиками. Тем не менее, появление нового поколения верующих, без малейшей христианской культуры, в среде полностью лишенной христианской веры, вновь ставит очень остро вопрос о реформе, в первую очередь, о проблеме богослужебной реформы. В частности, язык, которым пользуются при богослужениях малопонятен. Это положение не могло удовлетворить отца Александра. И тем не менее, он не позволял себе действовать «партизанскими» методами и брать на себя личную инициативу, не согласованную с предписаниями Церкви. К тому же он остерегался всяких перегибов и считал, что тут верный путь лежит где-то посередине.[171]

Он вообще верил в значение иерархических принципов в Церкви, видя, в них «свойство структуры деятельного организма, имеющего практическое призвание на земле».[172] Он не забывал, что в православной Церкви священник действует только как помощник епископа, может действовать только в единении с епископом, и поэтому он старался не нарушать связей с епископатом.

Разумеется, он отдавал себе отчет в слабостях иерархии, но говорил об этом редко. Он понимал трудности ситуации, в которой находились епископы, и принимал распределение ролей: иерархия вела переговоры с гражданскими властями, шла на компромиссы, чтобы обеспечить выживание духовных институтов, между тем, как священники и миряне могли играть более активную роль.[173]

Отец Александр был открыт по отношению к другим христианским конфессиям, в частности, к католицизму. Его экуменические убеждения, окончательно сформировавшиеся к 1958 г., явились результатом долгих размышлений и поисков. Бесспорно на него имели определенное влияние труды Соловьева. Сильное впечатление произвела на него также личность Иоанна XXIII, он о нем много читал, будучи студентом.[174]