Итак, в любви участвует все. И любовь двоих является для нас школой любви более широкой, которая распространяется на окружающих нас людей. «Это, — говорил отец Александр, — зачаток того, что называется любовью духовной, любовью христианской. Она уже не является естественным чувством. Она цветок, который, вырастая из недр естественных чувств, восходит ввысь. Христианская любовь — это есть величайший дар Божий».
Вообще же, мысль о том, что Бог не напрасно сотворил людей непохожими, а для того, чтобы они трудились в единстве и гармонии при разнообразии форм и условий жизни, — эта мысль очень часто звучала в беседах отца Александра применительно ко многим аспектам человеческого существования.
18
Важным служением отца Александра в последние годы были его лекции. В них полностью раскрылся его дар проповедника и миссионера. Архиепископ Михаил говорил, что «все свои знания, энциклопедическую эрудицию, самые разнообразные интересы в науке, художественной литературе, искусстве, все свои таланты, ему от Бога дарованные, отец Александр поставил на службу проповеди»
[189].Замечательные слова об отце Александре как проповеднике написала первый издатель его лекций в России Анастасия Андреева: «Лекции стали органической составной частью его триумфальной проповеди христианства. Его проповедь христианства — уникальное явление в нашей жизни. По общественному резонансу и значению эти лекции и беседы можно сравнить разве только со знаменитыми лекциями его духовного учителя Владимира Соловьева, но с той существенной разницей, что отец Александр проповедовал христианство после семидесяти лет невиданно жестоких и кровавых гонений на Церковь»
[190].С началом перестройки отец Александр стал первым священником, чьи статьи и интервью публиковались в советской прессе, кто начал выступать с лекциями сначала в вузах, потом в клубах, кого приглашали в школы, на радио и телевидение. И везде, всегда — абсолютная тишина залов, потом сотни вопросов, поразительные, точные, афористичные ответы батюшки.
Уже один его облик, исполненный аристократического достоинства, приковывал к себе пристальное внимание аудитории. Вот он на сцене: коренастый и крепкий, почти совсем седой; большая голова мыслителя с открытым лбом, густая аккуратно подстриженная борода; большие, пронзительные и одновременно, радостные глаза. Одет, как правило, в широкую чёрную рясу. Его мощный баритон проповедника позволяет обходиться без микрофона. Завораживает его врождённый артистизм: ни одного лишнего шага, ни одной фальшивой интонации. Блестящее, исчерпывающее знание материала.
И никогда ни одного осуждающего слова в чей-либо адрес, всегда стремление найти с оппонентом общий язык. Если критиковал, то очень мягко, деликатно, тут же оправдывая, тут же рассказывая о чём-то хорошем. О давно умерших философах он говорил с таким почтением и благоговением, как будто бы они сидели и слушали его в зале.
Иногда брал с собой книги, чтобы прочесть любимое место, но чаще стихи, афоризмы, которыми он украшал свои лекции, отец Александр цитировал сходу, наизусть.
Ответы на вопросы были ничуть не слабее лекций. В чём-то даже сильнее: они создавали атмосферу интеллектуального и дружеского общения.
Батюшка оказывался как бы один на один с тем, кто спрашивает, хотя он стоял на сцене, а перед ним был зал. Он отвечал чётко и конструктивно, просто и мудро. Реагировал искренне, без единой секунды промедления.