Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков

«Эгоизм, — говорил отец Александр, — начинает разрушаться в любви. А поскольку мы существа слабые, Бог даёт нам это почувствовать в любви самой элементарной и земной — той, которая выросла на гребне многочисленных эволюционных путей полового развития.

Человеческая любовь подготовлена ухаживанием в мире животных, ритуалами и обрядами ухаживания среди птиц и млекопитающих. Уже здесь возникают какие-то особые отношения между животными. Если кто-то говорит, что здесь просто инстинкт, то он глубоко ошибается. Посмотрите хотя бы на ухаживание птиц. Это сложнейшая картина очень тонких и очень серьёзных взаимоотношений». Так он готовил молодых к будущему браку.

«Любовь, брак — это творческая задача. Это очень трудное дело, это не то, что можно получить в готовом виде и положить в карман. Это то, что нужно созидать. Когда у нас в быту говорят, что надо “строить” семью или “укреплять”, люди совершенно правы. Это достаточно хорошее выражение. Это все созидается, строится и лепится.

Отношения— это творческая вещь. Значит, тут могут быть ошибки, поражения, периоды неудач, но эта не статика, а это жизнь, которая вовсе не прекращается с определённым периодом (физически возрастным периодом), которая уходит, в общем, в бесконечность. Любовь, выношенная, прошедшая через все испытания, переживает человека, она переживает старость».

Так же свободно и доверительно батюшка говорил с молодёжью и на другие «взрослые» темы, например, о жизни в Церкви или отношениях между конфессиями. Применительно к жизни в Церкви он любил использовать образ стола на четырёх ножках. Четыре столпа церковной жизни — это Священное Писание, Евхаристия, молитва, взаимопомощь. И если одной ножки нет, то такой стол уже становится неустойчивым, а без двух просто падает.

10

Конечно, свободой и уважением отца Александра можно было злоупотребить, от этого он гарантирован не был. Более того, его ненавязчивость позволяла отдельным людям выдумывать всё, что заблагорассудится, о духовном отце и его мнениях по тому или иному поводу.

Однажды отец Александр горько сказал, что мир бессилен, потому что он плохо прислушивается к добру, не слышит добрых слов. Батюшка сетовал на эту глухоту и говорил, что неумение многих его учеников вслушиваться в него как в духовного отца есть одна из бед его прихода.

Действительно, исключительной уважительностью отца Александра (с помощью которой он пытался поднять достоинство личности) некоторые оправдывали своё своеволие и прямое искажение пастырских указаний. Иногда, когда злоупотребление предоставленной свободой приводило к тяжёлым последствиям для прихода (например, ставило под угрозу безопасность прихожан, приводило к ссорам и расколу внутри малых групп, к разрушению семей), отец Александр мог наказать очень строго. Мог проявить свою пастырскую власть и даже выгнать из прихода. Но когда оставалась хоть малейшая возможность исправить последствия, связанные с непослушанием, он к суровым мерам не прибегал.

На самом деле не слышать отца Александра могло только больное сознание, ибо его рекомендации всегда были ясными и исполненными здравого смысла. Батюшку вообще отличала необыкновенная простота и цельность. В нём не было ни капли нарочитости. Некоторым он казался даже чересчур мирским, слишком простым. Но отец Александр на дух не переносил фальши, прежде всего фальши церковной. У него были абсолютный вкус и неприятие всякой стилизации. Внутренне он был глубоко аскетичен, хотя никогда не демонстрировал этого.

Отец Александр, кстати, считал аскезой такие простые, казалось бы, вещи, как умение вовремя ложиться спать, организовывать свою жизнь так, чтобы в ней было место и труду, и отдыху, и молитве. (Сверхаскеза, рождая самолюбование и тщеславие, может быть, напротив, весьма опасна. От выполнения строгих постов люди часто только глубже увязают в себе.)

В еде батюшка был весьма сдержан, но в гостях ел всё, что ему предлагали, не привередничая. За столом мог выпить вина, но мог и не пить, ему это было безразлично.