Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков

Двадцать веков христианства по сравнению с десятками тысяч лет язычества — слишком малый отрезок времени, чтобы Царство Божие проявило себя в истории в полной мере. Полуязыческая ментальность, унаследованная нами от средних веков, особенно процветает там, где Церковь продолжает сохранять зависимость от государства. Только «теряя связь с государством, — говорил батюшка, — Церковь освобождается от балласта номинальных последователей. Напротив, превращение христианства в официальную идеологию чаще всего приводит к уродливым явлениям, отравляющим церковную жизнь. Гораздо лучше, когда “язычник” любой формации исповедует себя таковым, чем когда он в угоду среде называется христианином» [84].

Отец Александр вообще не признавал средние века полноценной христианской эпохой. Это был период язычества, в котором лишь местами присутствовали очаги евангельской веры, то есть христианство существовало в эмбриональном состоянии. Да и сейчас оно — «младенец, со всеми ошибками и слабостями младенца» [85]. В книге «На пороге Нового Завета» батюшка писал, что в средние века в церковном сознании доминировал «Домострой», а богослужение было пропитано ритуалистикой и механическим заклинательным духом. То есть язычество было во всём.

И сегодня, как прежде, мы видим засилье бытового приземлённого «христианства». Причина тому — нерешённость двух основных проблем: отношение к Ветхому Завету и отношение к языческой культуре.

Человечеству необходимо обновлённое понимание догмата о Богочеловечестве Иисуса Христа, что возможно лишь через погружение в первоначальные смыслы Библии. Отец Александр жил Священным Писанием, поэтому мог сказать такие удивительные слова:

«Мы — воплощённый дух, которому дана радость осуществлять себя в материи… Человек должен выполнять Божий замысел; брак между материей, веществом, играющим в мире, и духом должен в конце концов осуществиться».

Сила для этого у человека теперь есть. Она называется силой Богочеловечества. Человек–христоносец должен стать соучастником Христа в преображении мира.

«Мы все,— говорил батюшка, — несём ответственность за Церковь, за Богочеловечество, за тот союз, который Бог заключил с человеком, за Его кровь, которую Он пролил, чтобы мы получили эту силу Богочеловечества, чтобы Он нас поднял на вершину Своего замысла о человеке».

Христианин, очищенный своим Господом, уже не распростёртый лежит перед Творцом, но становится светом и солью земли, настоящим проводником Евангелия.

Дух даётся в Церкви в избытке; если мы Его даров не получаем, что-то с нами не так, и нужно настойчиво искать путей, на которых мы можем встретить и обрести Его благодать.

Но мы должны знать, считал отец Александр, что проявления подлинной духовности могут быть и не связаны с общепринятой традицией, более того, иногда они ей открыто оппозиционны. Традиция в её привычных формах нередко противоположна открытой, пророческой религиозности. Пребывание христианства в рамках традиции — это попущение свыше, это уступка слабому религиозному сознанию. Так, древним иудеям, все-таки, было разрешено строить храмы, несмотря на то, что Закон предписывал жертвенники из неотёсанных камней.

Все это уступки элементам языческого, народного сознания, которое всегда таит в себе опасность подмены настоящего, духовного — внешним, обрядовым. Человек со статическим мироощущением сакрализует и абсолютизирует всё, что делает. Ему неведомо, что произведения его рук и выдумки ума относительны, временны и не существенны в сравнении с тем вечным, что идёт на землю с Неба — с благодатью, преображающей жизнь, с возношением сердца к Богу.

Также и зарождение нового не обязательно происходит в лоне сохраняемой традиции. Часто традиция навязывает человеческому разуму соглашения (или по прекрасному выражению современного философа «прецендентные ряды» [86]), которые формируют «застывшее» восприятие реальности, закрытое от возможностей духовного возрастания, предписывает, как нам можно видеть мир и как нет.

Такая система не позволяет постигать ни новые идеи, ни новые переживания. Ибо действительно важное вовсе не всегда — продолжение старого, его улучшение или количественное прибавление. Это может быть качественный скачок, совершенно новая форма, появления которой никто не ждал.