«…Служить на флот меня взяли в 1914 году. Шла первая мировая война. Через два года послали в экипаж эсминца «Азард». Очень хороший был эсминец — новейший, быстроходный…
В революцию подняли мы на эсминце красный флаг, и «Азард» стал защищать на Балтике Советскую Россию.
Началась гражданская война. Однажды «Азард» вместе с эсминцем «Гавриил» в Копорском заливе — неподалеку от Кронштадта — были окружены английскими военными кораблями и приняли бой…
Я в те минуты находился на верхней палубе рядом с комендором носового орудия Степаном Боговым. Степан был моим другом, вместе с ним мы пришли на эсминец и воевали вместе. Я был у орудия заряжающим.
Бой начался тяжелый. Загремели падающие стреляные гильзы носового орудия, синими полосами потянулся за эсминцем пороховой дым.
В это время английская подводная лодка зашла нам в тыл и успела выпустить по «Азарду» и «Гавриилу» три торпеды.
Сигнальщики заметили торпеды, и быстроходные эсминцы развернулись. Торпеды прошли по бортам и не задели нас.
Три торпеды — это более ста пудов груза, которые разом потеряла подводная лодка. А принять балласт воды для равновесия не успела. На две-три минуты ее перископ и часть рубки показались над водой…
— Снаряд! — крикнул мне Степан, не оборачиваясь. — Давай снаряд!
Я подал снаряд. И тогда Степан Богов прямой наводкой сделал выстрел. Раздался негромкий взрыв. Эсминец прошел неподалеку от пенившегося водоворота. Все было кончено. Подлодка затонула. Это был точный выстрел…»[1]
Вот что было написано в той тетрадке. Бой произошел четвертого июня 1919 года.
Позднее, работая в архиве, я узнал, что через несколько лет после описываемых Павлом Ивановичем событий подлодку подняли водолазы ЭПРОНа[2]. На рубке ее сохранился английский номер — «Л-55».[3] Подлодку отремонтировали, и она ходила с тем же номером, но под нашим флагом в составе Балтийского флота.
УПРЯМЫЙ ЧЕЛОВЕК
В 1936 году из Одессы вышел советский грузовой пароход и взял курс на Испанию.
В те дни республиканская Испания сражалась с фашистами, и пароход вез продукты и одежду детям испанских коммунистов.
Был в команде матрос, звали его Василий.
Еще в Одессе он купил записную книжку и решил выписывать в нее испанские слова и учить их. Делал так: нарисует человечка, моряка в клешах, спросит у тех, кто испанский немного знает, и подпишет под картинкой «маринеро», что значит «моряк». Нарисует быка, подпишет «торо»… Много слов выучил Василий. Уже к Испании подходили. У самых берегов пароход захватили фашисты. Они хотели заставить советских моряков отречься от Родины. Команду бросили в тюрьму. Попал в камеру и Вася. Нашли у него фашисты записную книжку. Полистали, усмехнулись.
— Рисуй, — сказал один, — «эспозас» — «наручники», «карсель» — «тюрьма», «реха» — «решетка»… Ха-ха-ха!.. Узнаешь испанский язык.
— Ладно, — сказал Вася, — выучу и это…
Ничего не смогли поделать фашисты с советскими моряками. Продержали в тюрьме много дней и выпустили.
Пришел пароход в республиканский порт и груз привез.
А записную книжку Василий сохранил и снова стал записывать туда испанские слова: «хлеб», «друг», «девочка»…
КАК ВЫВОЗИЛИ РАНЕНЫХ С ПОЛУОСТРОВА ХАНКО
С первых же дней Великой Отечественной войны советские военные гарнизоны сражались до последнего патрона и до последнего человека…
Даже враги называли защитников наших гарнизонов бессмертными.
Но это были обыкновенные советские солдаты и матросы, и, умирая, они не знали, что их назовут героями.
Такими были и защитники Ханко…
Ханко — это порт и небольшой полуостров в Финском заливе. Бывший Гангут.
31 июля 1941 года два тральщика — «Кнехт» и «Бугель» — добрались до полуострова Ханко и стали на якорь.
Тральщикам был приказ: вывезти с полуострова тяжелораненых. За первые недели обороны в подземных госпиталях на Ханко лежало их более трехсот человек.
Ханко был под обстрелом. Горели дома, нордовый ветер нес к морю дым и копоть. И разлитая нефть плыла по воде.
Моряки освободили все кубрики и койки на тральщиках и начали принимать людей. А как принимать, если с берега бьет артиллерия, а с воздуха бомбят фашистские самолеты?
Тяжелая была погрузка… Но все-таки тральщики загрузились и еще по восемьдесят человек взяли на верхнюю палубу. Пошли…
А идти нужно было между своих же мин, узким фарватером.
Командир головного, «Кнехта», две ночи не спал и был контужен, но стоял на правом крыле мостика. Он поглядывал на море и на небо, а море и небо были чистые и ясные, как нарочно.
А когда смотрел командир на палубу — видел всюду белые повязки да костыли. И красного креста не надо, и так понятно: походный госпиталь, а не тральщик.
И вот половину фарватера не прошли, банку Аякс миновали — загремели колокола громкого боя! Тревога! Самолеты!
Госпиталь на палубе зашевелился… А куда денешься? Одно дело — атаки ждать с целыми руками и ногами, и драться, и знать, что, в случае чего, в воде окажешься, так хоть до подхода своих поплаваешь. А тут беспомощные и обескровленные люди.