Отец Иакинф

— И вот что еще нужно иметь в виду, — многозначительно добавил он. — Помимо связей с китайцами на миссию ложится нелегкая задача наладить добрые отношения с иезуитами, людьми хитрыми и коварными. А они — это вы не должны упускать из виду — пользуются в китайской столице и при дворе богдыхана большим влиянием. И вот начальнику духовной миссии следует войти в доверие к иезуитам, чтобы получить нужные сведения о влиятельных лицах при дворе, благосклонность которых так важно приобрести. Вы сами понимаете, отец Иакинф, что все это требует высокого благоразумия, тонкого ума и, я бы сказал, даже изворотливости. Но, помилуйте, как раз этого-то и не хватает отцу Аполлосу.

Головкин поднялся с кресел, прошелся по гостиной и позвонил в колокольчик. Когда бесшумно явился слуга, Юрий Александрович приказал подать чаю. Готовясь пересечь границу, граф приучал себя к китайским обычаям.

Когда на низеньком столике появился зеленый китайский чай, чуть пахнущий жасмином, Юрий Александрович, подвинув гостю хрупкую чашечку и отхлебнув из своей, продолжал:

— Не стану скрывать, отец Иакинф. Мне кажется, у вас есть как раз то, чего так недостает отцу Аполлосу: и представительная внешность, и тонкий ум, и знание языков, и образование. И когда граф Потоцкий заговорил со мною о вас, я просто обрадовался. Но, я слыхал, у вас какие-то неприятности, расскажите о них, пожалуйста, да и вообще о себе.

Иакинф рассказал о Казани, о семинарии и академии, о своем пострижении и о назначении сюда, в Иркутск. Когда речь зашла о возводимых на него обвинениях, Головкин приметно оживился.

Иакинф рассказал о бунте семинаристов, о суде над ними и о навлеченном на него подозрении в том, что содержал при себе женщину под видом келейника.

Граф смеялся.

— И хорошенькая она была, ваша Наташа? — с веселым любопытством спрашивал он.

Иакинф пытался отделаться шуткой. Но не тут-то было. Графа нелегко было оторвать от такого занимательного сюжета.

— Не таитесь от меня, отец Иакинф, — лукаво прищурился он. — Дело прошлое, рассказывайте все, как было. Меня вам опасаться нечего.

И сам не зная почему, Иакинф чуть не все рассказал графу. Видно, после стольких месяцев молчания и утаек просто захотелось выговориться. Юрий Александрович придвинулся к нему поближе и слушал внимательно, в глазах его загорались веселые искорки. Время от времени он ободряюще похлопывал Иакинфа по коленке.

— Вот и превосходно, отец Иакинф, — сказал он под конец. — Ценю вашу откровенность. Будем считать, что мы договорились. Сегодня же напишу князю Александру Николаевичу Голицыну.

— Обер-прокурору Святейшего Синода?!

— Да, да. Пусть это вас, отец Иакинф, не тревожит. Должность князь занимает ныне самую что ни на есть готическую. Но прежде то был шалун известный. Принято считать, не правда ли, что наиболее понимают в делах амурных — французы и что нет лучших волокит на свете. Распространенное и печальное заблуждение. Думаю, что в сравнении с князем Голицыным, каким я его еще превосходно помню, галльских любезников можно почесть просто жалкими пачкунами. Мы с ним в самых добрых отношениях, да и племянник его в моей свите, и я убежден, князь отнесется к моей просьбе с живым вниманием. Да, да. Он не замедлит доложить государю о вашем назначении начальником пекинской миссии вместо архимандрита Аполлона.

— Аполлоса вы изволите иметь в виду?

— Да, да. Аполлоса, Аполлоса! И надеюсь, моя просьба будет государем уважена.

От Головкина Иакинф ушел окрыленный. Разве не об этом он, в сущности, мечтал?

Прежде его мечты не имели определенной формы. Он хотел стать ученым, снискать известность, быть полезным отечеству. Но, кажется, само провидение указывает ему теперь поприще, на котором он сможет добиться осуществления смутных своих мечтаний, — Восток. "Да, да, Восток и Китай! Кому, как не нам, русским, заняться его изучением? Мы же соседи, мы рядом. И вдруг эта возможность провести целых десять лет в самом сердце Поднебесной империи, в ее столице! Трудно? Да, конечно, трудно. Китайская грамота, сложность которой вошла в пословицу? Но я думаю, не надобно уж какой-то особенной остроты ума, чтобы овладеть ею, — размышлял Иакинф. — Нужно только усердие, воловье упорство и добросовестность. А всего этого у меня довольно".

Вернувшись к себе, он перерыл библиотеку и в семинарии, и в монастыре, выискивая все, что имело хоть какое-то касательство к Китаю. Часами беседовал с Игумновым, приставом прежней миссии, с губернаторскими курьерами, которые бывали в соседней Империи. Слыша расспросы знакомых, подметивших вдруг пробудившийся в нем интерес к Китаю, он только посмеивался.

В самом конце сентября Головкин и вся его свита двинулись за Байкал.

Иакинф забеспокоился. Но граф рассеял его опасения, сказав, что письмо Голицыну отправлено в Петербург с нарочным и что он сможет догнать посольство по дороге или даже в самом Пекине.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I