Были среди братии такие, которые безусловно почитались всеми как духовные столпы, на которых держалась обитель. Ризничий и библиотекарь монастыря архимандрит Серафим (в миру Аркадий Иванович Розенберг, 1909—1994), по происхождению наполовину латыш, наполовину русский, поступил в монастырь в 1932-м и провёл там 62 года. Его келия находилась в отдалении от братского корпуса, через стенку с келией старца Симеона (Желнина), поэтому с прочей братией о. Серафим соприкасался нечасто. Всегда сосредоточенный, замкнутый, молчаливый, он ежедневно вставал в четыре часа утра и, слегка прихрамывая, совершал обход монастыря — смотрел, всё ли в порядке. Только после этого шёл топить печь, которую из-за сырости в келии приходилось поддерживать постоянно. Осенью его можно было видеть сметающим листья с крыши братского корпуса, зимой — за пилкой дров или уборкой снега. В своём дневнике он записывал: «Ничего не могу без Бога — ни шагу ступить. Не имею ничего своего, всё — Божие. Я — Его создание, Им одним храним, питаем, спасаем. Тёмен я, нечист, всех хуже — пред Богом и Святыми. Подвигов не имею, добрых дел не имею, заповеди постоянно попираю, Бога не помню. Смерть внезапная приближается, грядут Суд и вечная мука. Покаяния не имею, даже и не начинал его совершать». Таково было его смирение. А на вопрос, что главное в монастырской жизни, о. Серафим не задумываясь отвечал: «Слушаться начальство!»
Глубоко уважали все и архимандрита Нафанаила (в миру Кронид Николаевич Поспелов, 1920—2002), который пришёл в обитель в 1947-м, демобилизовавшись из армии. О. Нафанаил выполнял самые разные послушания — был секретарём Духовного Собора, уставщиком, экскурсоводом, а с 1956-го — бессменным казначеем. Он славился своей вездесущностью, хозяйственностью и бережливостью. Преподобный старец Симеон, бывший духовником архимандрита Нафанаила, говорил о нём: «Отец Нафанаил имеет ревность о Боге Илиину, а премудрость — Соломонову». Облик «вредного» о. Нафанаила прекрасно запечатлён митрополитом Тихоном (Шевкуновым) в его «Несвятых святых», к соответствующей главе которых мы и отсылаем всех интересующихся.
Уже в 1970-х начал почитаться как старец игумен (с 1973 года схиигумен) Савва (в миру Николай Михайлович Остапенко, 1898—1980), находившийся в монастыре с 1955 года и руководивший чтением Неусыпаемой Псалтири в Лазаревском храме. Участник Первой мировой и Гражданской войн, в 1930—1940-х он работал инженером-строителем в Москве, а постриг принял в 1948-м. У о. Саввы было около семи тысяч (!) духовных чад, и в монастыре он постоянно был окружён паломниками, которым давал краткие, но ёмкие и глубокие по содержанию наставления: «Быть во всём справедливым и беспристрастным до мелочей», «Никогда, даже шутя, никого не обманывать», «Быть бескорыстным даже в мелочах», «Искать случая, где только можно, быть кому-нибудь полезным», и т. д. На бытовые вопросы он не отвечал, долгих разговоров не вёл: «Разговор хорошо, а молитва лучше». Любимым чтением старца Саввы было Евангелие от Иоанна, которое он знал наизусть, но перечитывал каждую свободную минутку. Впоследствии о. Савва негласно считался в монастыре старцем «простых» людей, а о. Иоанн Крестьянкин — интеллигенции.
В 1967 году, как и на протяжении всего десятилетия, Псково-Печерская обитель переживала период перманентной реставрации. Восстанавливалась в первоначальном виде Никольская башня, ремонтировались и красились изнутри Лазаревский храм и дом настоятеля, перекладывались печи. В башне над Святыми воротами была устроена специальная комната для иконописного класса. Была полностью отреставрирована башня Нижних решёток, выложено камнем русло ручья Каменец, ещё десять лет назад протекавшего по территории обители. Ночами на территории братия и паломники вместе копали траншеи для электрических кабелей — по приказу о. Алипия, с тем, чтобы ни одного провода в обители не было видно, чтобы всё выглядело, как в старину. И одновременно прилагалась масса усилий к тому, чтобы придать монастырю цветущий, праздничный вид. В кронах деревьев пели птицы, на клумбах благоухали цветы, по дорожкам прыгали многочисленные белки... И недаром о. Иоанн, вспоминая первые впечатления от монастыря, говорил, что это был настоящий рай на земле.