Отец камней

Коррогли не отмел с порога подозрение в совращении дочери, но, мысленно перепроверив все, что знал о Лемосе, решил пропустить обвинение Мириэль мимо ушей. Он сообразил вдруг, что не должен доверять ей, ибо она была глубоко предана Земейлю и тому образу жизни, который вел жрец. Она пала, опустилась едва ли не до последней ступени разложения, и к зловонию, которое наполняло помещение, примешивался исходивший от нее дух тления и распада.

- За что вы презираете своего отца? - спросил он.

- За его самомнение и чванство. За убогое представление о том, каким должно быть счастье, за неспособность радоваться жизни, за то, что он такой скучный, за...

- По правде говоря, - перебил адвокат, - вы сейчас напомнили мне упрямого ребенка, у которого отобрали любимую игрушку.

- Возможно. - Она передернула плечами. - Он прогонял моих ухажеров, не позволил мне стать актрисой... А из меня бы получилась хорошая актриса! Все вам скажут. Ну да ладно, это все не относится к тому, что натворил мой отец.

- Может быть, может быть. Насколько я могу судить, вы не заинтересованы в том, чтобы помочь ему.

- Разве я убеждала вас в обратном?

- Нет, не убеждали. Но рассказ в судебном заседании о ваших чувствах установит, что вы - мстительная шлюха и веры вам не должно быть ни на грош, поскольку вы не остановитесь ни перед чем, дабы причинить зло собственному отцу, и правда для вас только то, что делает его виновным!

Он намеренно старался разозлить девушку, рассчитывая нащупать ее слабое место, знание о котором вполне могло бы оказаться полезным на суде, однако она лишь улыбнулась, скрестила ноги и начертила в воздухе замысловатый узор кончиком сигары. Да, подумал он, в умении владеть собой ей не откажешь, однако это спокойствие, пускай даже оно напускное, может обернуться против нее и выставить в более выгодном свете Лемоса: терпеливый, заботливый родитель - и выпестованный им змееныш. Разумеется, подобное сопоставление важнее всего в случае, когда речь идет о преступлении в состоянии аффекта, но Коррогли уповал на то, что ему и так удастся вызвать у присяжных сочувствие к своему подзащитному.

- Что ж, - проговорил он, вставая, - вероятно, у меня еще возникнут вопросы к вам, но пока я не вижу смысла продолжать нашу беседу.

- Вы считаете, что раскусили меня?

- Простите?

- По-вашему, вы разобрались во мне?

- Думаю, что да.

- Ну и как вы изобразите меня на суде?

- Я уверен, что вы уже догадываетесь.

- Но мне хочется послушать.

- Хорошо. Если будет необходимо, я представлю вас как испорченную девчонку, которая потакает своим желаниям и не любит никого, кроме себя самой. Даже ваша печаль по возлюбленному видится мне чем-то вроде украшения, дополнением к черному платью. Вы докатились до безумия, вы разрушили себя наркотиками, черной магией, участием в ритуалах драконьего культа, вы способны теперь лишь на те чувства, которые служат вашим целям. Вероятно, вы жадны. И мстительны.

Она рассмеялась.

- Что, неправильно?

- Вовсе нет, адвокат. Меня развеселило то, что вы предполагаете извлечь из этого описания преимущества для себя. - Она перевернулась на бок, подперла голову рукой, подол платья задрался чуть ли не до ягодиц. - С нетерпением буду ждать нашей следующей встречи. Может статься, к тому времени вы образумитесь и у вас появятся вопросы... поинтереснее.

- А могу я задать один сейчас?

- Ну конечно. - Она легла на спину и бросила на него томный взгляд из-под ресниц.

- Ваша наружность, задранное платье и все такое прочее... Вы хотели соблазнить меня?

- М-мм. - Она кивнула. - Сработало?

- Зачем? - спросил он. - Чего вы тем самым добьетесь? Или вы полагаете, что я стану защищать вашего отца с меньшим рвением?

- Не знаю. А станете?

- Ни в коем случае.

- Значит, зря старалась. Ну, ничего страшного.

Коррогли, как ни пытался, не мог отвести глаз от ее ног.

- Правда, правда, - продолжала она. - Мне нужен любовник. Вы мне нравитесь. Вы смешной, но вы мне нравитесь.

Он беспомощно уставился на нее, в нем боролись вожделение и гнев. Коррогли знал, что может овладеть ею, и боялся. Он мог подойти к ней прямо так, взять и подойти, и никаких последствий не будет, разве что он удовлетворит свою страсть. Однако Коррогли сознавал, что поддаться сейчас желанию - значит уступить этой девчонке и во всем остальном. Сдержанность в его положении - вовсе не ханжество, а всего лишь благоразумие.

- Нам будет хорошо, - пообещала она. - Я знаю толк в таких вещах.

Он проследил взглядом изгиб ее бедра, вообразил, как его тела касаются эти длинные, изящные пальчики...

- Мне пора, - сообщил он.

- Да, думаю, что вам лучше уйти. - В ее голосе слышалась насмешка. Вы, наверное, насладились тем, за чем приходили.