Отец камней

— А, — спохватился он, — ну разумеется, никаких свидетелей не было и в помине.

— Да, только мы с Мардо. И камень отец не кидал, потому что мы не могли рисковать: вдруг бы он промахнулся? Мы навалились на Мардо, тот упал, и отец размозжил ему череп. Потом я приняла наркотик и улеглась на алтарь. Знаешь, культ ведь давно рассыпался. Все испугались «великого дела». Это произошло уже тогда, когда я присоединилась к нему. Нашей главной задачей было изолировать Мардо, поэтому я постоянно напоминала ему о «великом деле», заводила его, зная, что остальные, поверив в осуществимость затеи, попросту разбегутся. Они страшились не Мардо, а Гриауля.

— Получается, тут ты не обманывала?

Она кивнула:

— Мардо был одержим идеей прикончить Гриауля. Он совсем спятил!

— А как насчет кинжала и фигуры в плаще?

— Я не хотела ранить тебя, думала всего лишь попугать. Знаешь, мне стало так страшно! Мне пришлось обежать дом и подняться по черной лестнице, а когда я увидела тебя, то чуть было не решила все бросить. Извини, мне очень жаль.

— Тебе жаль? Господи Боже!

— Тебе не на что сетовать! Ты живешь сейчас так, как никогда не жил! К тому же ты сам сказал, что смерть Мардо — потеря небольшая. Он был недостойным человеком.

— Это слово утратило для меня всякий смысл.

Мысленно оглядываясь назад, Коррогли теперь отчетливо различил то, чему не придавал прежде значения: сходство жестикуляции Мириэль и Кирин, внезапную нервозность Мириэль, когда он заговорил о ее матери, все неувязки, несовпадения и слишком явные мотивы. Каким же он был идиотом!

— Бедный Эдам! — Мириэль подошла к нему, погладила по волосам. — Ты думал, что мир один, а он оказался совсем не таким, как тебе хотелось.

Исходивший от нее аромат апельсинов воспламенил его. Раздраженный и снедаемый желанием, он притянул ее к себе и усадил на колени. Половиной своего сознания Коррогли отвергал ее, ибо желать Мириэль означало соглашаться с тем обманом, в котором ему довелось участвовать, ослаблять свои и без того шаткие моральные устои, однако другой, более сильной половиной он стремился к ней, жаждал слияния и забвения. Он поцеловал девушку в губы, ощущая горьковатый привкус опиума. Она ответила на его поцелуй, сперва вяло, а потом с былой пылкостью прошептала: «Я так скучала по тебе, я люблю тебя, правда, люблю», и снова стала прежней Мириэль мягкой, уступчивой и ласковой. Он с болью в душе осознал, что она и впрямь переменилась и ей действительно плохо; осознал и укорил себя за то, что полностью перестал доверять ей. Он снова поцеловал ее и, пожалуй, овладел бы ею, если бы вдруг за его спиной не раздался мужской голос:

— Милая, тебе не мешало бы быть чуточку поскромнее.

Уронив Мириэль на пол, Коррогли вскочил.

У двери стоял Лемос, в уголках его рта играла улыбка. Он выглядел вполне довольным жизнью и ничуть не походил на то воплощенное отчаяние, того серого неудачника, которого защищал когда-то Коррогли. На нем был добротный костюм, пальцы сверкали перстнями; от Лемоса веяло здоровьем и благополучием, причем он так выставлял это напоказ, что оно казалось отвратительным — чем-то вроде румяной физиономии вдоволь напившегося крови вампира. Мириэль поднялась, и он обнял ее за плечи.

— Не ожидал встретить вас тут, мистер Коррогли, — сказал он. — Впрочем, почему бы и нет? Моя дочь весьма соблазнительна, не так ли?

— Я рассказала ему, папа, — сообщила Мириэль тоненьким детским голоском. — Про Мардо.

— Неужели?

Коррогли с ужасом заметил, что ладонь Лемоса легла на грудь его дочери. Та выгнула спину, как будто прикосновение отца доставляло ей наслаждение, однако у адвоката осталось впечатление, что эта ласка девушке не слишком приятна. Лемос, от которого не ускользнула гримаса Коррогли, спросил:

— Но ведь ты рассказала ему не все, верно?

— Про маму — нет. Он думает…

— Могу себе представить, что он думает.

Лемос улыбался, но его серые глаза оставались холодными, и Коррогли стало страшно.

— Я вижу, вы не одобряете, — проговорил резчик. — Однако человек с вашим опытом должен знать, что иногда отец влюбляется в собственную дочь. Да, общество осуждает подобную связь, но осуждение бессильно прекратить ее. Нас оно, например, всего лишь побудило к действию.

Последний клубок головоломки занял отведенное ему место.

— Земейль не убивал вашу жену! Это сделали вы!

— Вы ничего не докажете, — фыркнул Лемос. — Но, ради интереса, предположим, что вы правы. Предположим, что мы с Мириэль стремились к уединению, а Патриция нам препятствовала. Кто, по-вашему, годился на роль злодея более, чем Мардо Земейль? В храм тогда частенько захаживали любопытные. И кому-нибудь, ну хотя бы мне, было вовсе не трудно убедить Патрицию при случае заглянуть туда.

— Вы убили ее… и собирались обвинить Земейля?

— Ее смерть приписали несчастному случаю, — ответил Лемос, — так что обвинять никого не пришлось.

— А потом вы взялись за самого Земейля.

— Мардо был жаден до власти. Такими людьми очень легко управлять. Рано или поздно, конец всегда один.