Отец Климент Зедергольм, иеромонах Оптиной Пустыни

«Нудящие себя только восхищают царство небесное…» Вот почему монашество стало развиваться и распространяться на Востоке и Западе именно с тех пор, как прекратилось внешнее гонение. Мученичество, внешние гонения – были сначала средством получить «небесные венцы». Только после мирского торжества христианства явилась потребность иного мученичества, добровольного, свободного отречения от соблазнов, от роскоши, даже от самых невинных, допущенных законом, радостей семейной жизни. Если кто думает, что это легко, пусть попробует. Он увидит, что и в наше время быть добросовестным монахом есть великий труд (я говорю – добросовестным); и если есть у этих добровольных мучеников утешения и отрады, то они или детски просты (например: отдохнуть лишний час, съесть что-нибудь получше, чего давно уже не ел и не видал даже), или самого высокого, самого идеального, мистически-сердечного, так сказать, характера.

Хорошее монашество есть высокий цвет христианства; те, кто думают, что церковь может жить без монашества (хотя бы и весьма несовершенного и слабого) ошибаются. Указывать на то, что первые века церковь жила без монахов, значит впадать в заблуждение людей, не знающих дела. В первые века церковь жила и без правильной церковной службы, без определенной литургии, без окончательного утвержденного учения о таинствах, без ясноразработанного догмата. Если так, если все дело и весь пример в первых двух-трех веках, то отчего же не оставить бы и ясный догматизм, и литургию, и все церковные обряды, предоставить каждому выводить, что ему угодно из Евангелия и апостольских посланий? Однако многие из нерадящих о монашестве и презирающих его испугались бы подобной дерзости…

Монашество, сказал я, есть цвет христианства; слишком молодое деревцо еще не цветет и плодов не приносит; и слишком старое, близкое к гибели, дерево также перестает цвести. Монашество было не нужно в первые века гонений, простоты и сравнительной малочисленности христиан; оно стало потом естественным результатом развития, и гибель монашества была бы верным предвестником гибели самого православного церковного учения, то есть в том народе, который оставил бы иночество.

Вот почему, говорю я, мог человек с таким твердым и философски-последовательным умом, каков был Зедергольм, шаг за шагом дойти до монашества.

Мы были с ним очень близки; я просил его однажды сказать мне, были ли в его жизни, в молодых годах, какие-нибудь сильные сердечные потрясения, какие-нибудь романтические перевороты или нестерпимые бури, которые заставили его удалиться от мира, где он был для своих лет очень выгодно и хорошо поставлен.

Отец Климент улыбнулся своею милою и веселою улыбкой и отвечал мне, пристально поглядев на меня: «видите, я не могу и не стану исповедываться вам; но скажу вам вообще, что таких потрясений, о каких вы, вероятно, думаете, не было. Я шаг за шагом, мыслью дошел до необходимости стать монахом… Я хотел поступить сюда еще раньше, чем пришлось. Но случилось так, что в Петербурге я кой с кем перессорился; покойный Оптинский старец, отец Макарий, узнав об этом, сказал мне: «Нет, поезжай, еще послужи, помирись со всеми и тогда приезжай». Когда я вернулся и вошел к отцу Макарию, я увидал у него в келье видного молодцеватого мужчину с окладистой бородой в новом подряснике. Это был Богородицкий предводитель Ключарев, поступивший тоже в послушники Оптинского скита. Я был с ним знаком, но так как он прежде брился и носил обыкновенно штатское платье, то я его не узнал. В подряснике и с бородой он стал гораздо красивее. Отец Макарий немного погодя сказал: «что ж, не пора ли и тебе надеть подрясник? Вот, посмотри, Федор Захарыч Ключарев каким у нас молодцом стал!» Я отвечал, что очень рад, и так стал монахом»…

В Оптиной он прожил около пятнадцати лет, был иеродиаконом, потом иеромонахом, но никакой начальнической должности не занимал, ни духовником, ни старцем не был.

Что такое старчество – я постараюсь сейчас объяснить. Вообще из людей, долго заживашихся в миру, как бы искренни и добросовестны они не были, очень редко выходят замечательные духовники и старцы-руководители. Большинство знаменитых старцев очень рано оставляло мир и посвящало себя иноческой жизни.

Почему же Зедергольм выбрал именно Оптину? Я сказал, что Иван В. Киреевский сблизил его с этой обителью. Но было же какое-нибудь серьезное основание особенно рекомендовать новообращенному протестанту именно этот монастырь для руководства в христианской жизни? основание на то, что в Оптиной с 20–30-х годов начало процветать старчество. Что такое «старчество» люди, не посещающие монастырей и незнакомые ни с историей церкви, ни с духом истинного православия, вовсе не знают.