Отец Кристины-Альберты

— Вплоть до этого момента все проще простого. Но тут начинаются трудности. Мало сказать, что ты царь. Надо быть царем. Надо действовать. Нельзя быть царем и не поступать по-царски. Но касательно этого доктор Дивайзис и я… мы утратили ясность. О стольком надо подумать. В чем моя царская задача? В этом слабом теле… и что я? Мне неясно. Но самый факт, что мне неясно, ясно указывает, с чего мне следует начать. Я должен обрести полную ясность. Должен приобрести знания, узнать все о моем царстве. Это логично. Я должен узнать больше о моем великом наследстве — нашем великом наследстве, его истории, его возможностях и о путях людей, которые управляют им так скверно. Мне надо разобраться в коммерции, промышленности, экономике и деньгах; а когда я увижу все это ясно, мне надо будет напрячь силы, голосовать, трудиться. И узнать, какими дарованиями я обладаю и как лучше употребить их на пользу нашего царства. Каждый царь должен прославить свое царствование своим дарованием. Вот к какому выводу мы пришли. Пока я еще не знаю, каково мое дарование. Доктор Дивайзис говорит, что его задача — разбираться в человеческих побуждениях и человеческих взаимоотношениях; его дарование, его естественные склонности лежат в области психологии. Его задача открыта ему — его царственная задача. Но я пока знаю себя много хуже. Я должен начать снизу и узнавать ответы на более общие вопросы. Мне надо набраться сведений о вселенной и об истории всемирной империи Саргона, и обо всем том, чем я пренебрегал в моих фантазиях и малости. Я должен снова поступить в школу. Научиться думать глубже. Усталости я не боюсь. Но мне не терпится начать. Когда я думаю обо всем, что мне предстоит, — о чтении, розысках, посещениях музеев и тому подобных учреждений, мне хочется сейчас же приступить к делу. Я прожил такую нелюбознательную и безответственную жизнь, что не нахожу, как отчитаться за потраченные мной годы. Я их профантазировал. Но я рад, что пробудился к моему царствованию, пока еще не поздно.

Я же еще совсем молод. Мне лишь чуть за сорок — пустяки! Половину занимали детство и отрочество, а большую часть остального — бездеятельность. Я ведь могу прожить еще сорок лет. Большая часть жизни у меня еще впереди. И эти годы могут стать лучшими, плодотворнейшими. Три-четыре года я могу потратить только на образование, на постижение устройства мира. Начну с политики, выясню, почему люди так угодливы и мелочны. И постепенно пойму, как поделиться с другими великим освобождением, открывшимся мне. Начну участвовать в политике. Человек, чурающийся политики, похож на крысу в трюме корабля, а не на того, кто этот корабль ведет. И участвуя в ней, я узнаю, в чем смысл моей жизни, в чем лично моя задача. Пока, мне кажется, решать преждевременно, но меня притягивает загадка сумасшествия и сумасшедших домов. Не понимаю, почему вообще существует сумасшествие. Меня это озадачивает и угнетает, и доктор Дивайзис согласен со мной, что, когда что-то озадачивает и угнетает сознание, необходимо по мере возможности постигнуть все накопленные об этом предмете знания и идеи, то есть научно. И предмет перестает тебя угнетать, он заинтересовывает тебя, занимает. Когда я был в… в этом месте, я беседовал с некоторыми из тамошних бедняг. Мне было их так жаль! Я обещал помочь им, когда обрету свое царство. И теперь я начинаю видеть, что такое мое царство и как я могу вступить во владение им. Быть может, со временем я соберу сведения о сумасшедших домах, и сделаю их всеобщим достоянием, и улучшу условия в них, чтобы там не просто держали людей взаперти, но помогали им и вылечивали.

Кажется, это была идея доктора Дивайзиса — или мы пришли к ней вместе, — что в сумасшествии есть подлинная и важная цель. Это своего рода упрощение, удаление тормозов и контролирования — своего рода естественный эксперимент. Тайны сознания обнажаются. Но если беднягам приходится терпеть такое, чтобы другие могли черпать знания, с ними должны обходиться достойно; их нужно оберегать, использовать в полной мере, а не оставлять на милость таких животных, каких поставили над нами… Не могу рассказать вам. Пока не могу. Да, они были животные… А в минуты прояснения сознания — у них у всех бывают такие минуты, у этих помешанных, их следует утешить, объяснить им все.

Синие глаза на странном круглом личике с пробивающимися усами уставились на Бобби.

— Когда я в первый раз увидел вас, — сказал Саргон, — я совершенно не понимал, как на самом деле обстоят дела между нами. Я все еще был порабощен тщеславием. Я думал, будто я великий пророк, учитель, царь, и весь мир должен мне повиноваться. Я думал, вы станете моим первым, лучшим и самым близким мне учеником. Но теперь я знаю больше о себе и о других людях. Они здесь не для того, чтобы стать моими последователями и учениками, но моими собратьями-царями. Мы должны работать вместе со всеми, кто пробудился, во имя нашего царства и великого прогресса человечества.

Он продолжал говорить больше себе, чем Бобби.