Отец-Лес

– Выходит, что вы отрицаете саму идею общественного служения? -растерянно и почти испуганно спросила девица Ходарева, и румянец на её добром лице воспылал до пунцового свечения. – Господа, да что это он говорит? – обвела она серыми глазами общество молодых людей, московских студентов и курсисток конца XIX века. – Как же ему не стыдно?

– Идею вашу не отрицаю, но взгляд на неё имею свой собственный, -потупившись, молвил Николай Тураев.

– А образование? А знания, необходимые для народа? А борьба с невежеством и темнотой? – не могла успокоиться Вера Ходарева. – Неужели вы можете сомневаться в том, Николай Николаевич, что наши знания, наш общественно полезный труд нужны народу?

– Народу было бы полезно, чтобы мы не трогали его, – пробурчал Николай, чувствуя, что тоже краснеет, как и девица. – Народ сам знает, что ему делать для своего блага. Нам бы только не мешать ему да не грабить его.

– А наш долг перед народом? – подхватила праведное рвение своей подруги Лида, сокурсница Веры Ходаревой по счётно-статистическим курсам, которые они вместе посещали уже целый год. – Долг образованных людей, Николаша?

– Народу за все века мы так задолжали, Лидушка, что долг этот игрушками вашими не заплатить, – мягко взглянув на сестру, ответил ей брат.

– Чем же заплатить предлагаете, сударь вы мой прекрасный? – подал голос свой кудрявый Гостев, разливавший чай по чашкам: он, видимо, добровольно взял на себя роль прислуги или же был хлопотливым хозяином дома и стола. – Чем должок вековой платить?

– Пусть каждый идёт на пустые земли в Сибирь, в Кайсацкие степи и заводит там ферму, как сделали это американцы у себя, – уже нехотя отвечал Николай, сильно сожалевший, что затеял спор. – Или предприятие доходное заводит, чтобы самому кормиться и другим дать заработок.

– Он у нас американских убеждений, – снисходительно усмехаясь, вступил в беседу Андрей Тураев, брат, тогда ещё худощавый, с круглыми очками на большом носу. – Стихийный индивидуалист, господа, но малый добрый, смею вас уверить.

– Видим, добрый малый, да что-то очень шалый, – с ходу зарифмовал Сергей Никаноровнч, и рассыпался нарочито дурашливым смешком, и, забавно округлив глаза, налил в синюю чашку чаю из белой заварочницы.

– И где вы такого держали, кто воспитывал его? – тоже со смехом, но вполне дружелюбно молвила третья бывшая в комнате барышня, тоже курсистка, с круглыми загорелыми щеками.

– Иметь такие взгляды в наше время! – воскликнула кипевшая от негодования Вера Ходарева, принимая от Гостева чашку. – Благодарю, Серёжа.

– Какие же это такие? – подчеркнул на последнем слове Николай, криво усмехаясь.

– Вы хотя бы перчатки сняли, – неприязненно заметила ему Вера Ходарсва, движением гладкого крупного подбородка указывая на его руки, затянутые в белые перчатки. – А то в них вы похожи на околоточного при исполнении служебных обязанностей.

– Вера! Вера! – смеясь, клокоча звучным хохотом, обратилась к подруге Лида. – Что ты нашего Коляню с околоточным-то сравниваешь? Он же и обидеться может, он у нас обидчивый.

– И пускай обижается! Я и хочу его обидеть, – воинственно продолжала Вера Ходарева. – А взгляды у вас такие, г-н офицер, что они сильно отличаются от взглядов передовых людей нашего времени. Какие вы там у себя в казарме хоть книги читывали?

– Ну это вы зря, Верочка, – вступился и Андрей за младшего брата, -Он книгочей изрядный, всех нас, пожалуй, за пояс заткнёт. Книги и увели его от действительности. Мы с ним всегда спорим, он ведь идеалист чистейшей воды, не глядите, что в офицерской форме и к тому же полковой ветеринар. Он ведь, господа, самостоятельно китайский изучил, с Толстым переписку имел.

– Андрюша! – перебил его младший брат. – Лидочка, – полуобернулся он к сестре, стоявшей за спиною Веры Ходаревой, которая отпивала глоток чаю из глубоко-синей чашки с золотым ободком. – У нас есть разговор, выйдемте со мною на минуту… А всех присутствующих я прошу извинить за чужеродное вторжение. Я действительно читал не те книги, которые, наверное, нужно было прочесть в наш просвещённый век. И у себя в казарме по размышлении я пришёл не к том выводам, к каким пришли вы… А посему ещё раз прошу прощения у всех, особливо у вас, – чопорно поклонился Николай Вере Ходаревой, которая и бровью не повела на это, – Прощайте, господа!

– Разве вы не остаётесь? – вскинулась смуглощёкая курсистка. – Чаю бы хотя попили! Потом Лидочка нам споёт под гитару, и все вместе хором споём. Оставайтесь, Николай Николаич, право!

– Благодарю за честь, но петь я не умею, – отказался Николай.

– Тем паче в хоре, – подкинула ему шпильку Вера Ходарева.

– Да-с, тем паче в хоре, – мрачно подтвердил он и, приняв стойку, держа у груди фуражку, ещё раз прощально поклонился Вере, которая опять никак на это не ответила.

И он быстро покинул комнату, вышел в прихожую и там стал ждать брата с сестрою, чтобы сообщить им о срочном призыве отца к своему смертному одру.