Отец моей подруги. Новый Год!

— Я кончил в тебя, малыш. — он быстро мотнул головой мне между ног, где до сих пор было влажно. А затем резко вздернул на меня взгляд, оттянув ворот свитера. — Противозачаточное.

Максим Викторович ушел из комнаты, оставляя меня одну. Тяжелое осознание конца нашего маленького приключения легло на плечи тяжким грузом. И получаса не прошло после секса, а он уже просит меня одеться и на выход. И таблеточку выпить предварительно. Чтобы не забеременела, не дай бог.

— А на что ты надеялась? — грубо одернула я себя, насильно поднимаясь с места. Он красивый видный мужчина, любая свободная девушка обратит на него внимание. Зачем ему ты? Как он сам сказал – ребенок малый. Из жалости переспал и до свидания.

***

Как бы я не сталась быть взрослой и сдержанной леди, предательские слезы все же катились из глаз градом. Не помню, как натянула влажное белье и мокрый до нитки дутый комбинезон. Не помню, как вызвало такси. Даже цена меня совершенно не задела. Потом подумаю, что буду есть весь январь.

— Уже уходишь? — глухой беззвучный голос застал меня у порога, пытающейся натянуть ботинки. Я подняла на Максима Викторова заплаканные глаза и споткнулась об его недовольный взгляд. — А опухшая чего? Так сильно не понравилось?

— Не понравилось?! — воскликнула я, и это был глубинный крик души. Тело мое разрывалось в клочья от боли. Что вот он, человек, которого я люблю. Стоит так близко… Но, в то же время, необъятно далеко. В другой вселенной, куда мне не достать. — Понравилось. Очень понравилось!

— Тогда… — мужчина нахмурился, обведя меня задумчивым взглядом. Он будто действительно не понимал, что происходит. — Куда собралась?

— Вы же сами сказали… — растерянно пробормотала я, почесывая затылок.

— Я тебя не отпускал, Маша. — рявкнул он, а затем отложил стакан с таблеткой на трюмо, захлопывая дверь перед моим носом и защелкивая ее на замок. Ключ полетел в карман джин. — Сказал: оденься. Или ты собралась Новый Год в полотенце встречать, Маш? Я, конечно, не против, но сколько ты еще раз сможешь так выдержать впервые-то, а?

— Я… — мой взгляд метался из стороны в сторону, сердце выпрыгивало из груди.

— Предупреждал ведь, что, если тогда не уйдешь, потом не отпущу… Сама ведь не ушла. — тяжело вздохнув, он прижал меня к себе так крепко, что по телу тут же разлилась нега. Нос мужчины зарылся мне в волосы, жадно вдыхая, а губы протянули нечто совершенно невозможное, не укалывающееся в головы. — Люблю я тебя, малышка. И если раньше я хоть как-то мог с собой бороться, то… Сейчас ты сама свой выбор сделала. Больше не отпущу. Со мой будешь.

Где-то за спиной слышались фейерверки и раскатистый смех соседей. Кажется, кто-то открыл шампанское и пробка прилетела на участок дома Максима Викторовича.

— Но… — я заглянула в его распахнутые глаза, ища там подвох или обман. Нет, он должен лгать! Не может быть все так просто. Годы мучений и… просто так? — Вы не можете меня любить. Просто не можете… Так не бывает! Где вы, а где я…

— Дурочка моя… — коснувшись своим носом моего, Максим Викторович мягко накрыл мои губы своими. — Как увидел первый день, так и пропал. А ты еще ходишь в этих своих безумно коротких шортиках… К хренам их все выкину! Кто бы мог подумать, что ты девочкой мне достанешься…

Он поднял меня на руки, прямо в верхней одежде и обуви, затаскивая обратно в дом. Будто ему была не комфорта сама мысль нахождения меня здесь.

— Ничего, Маш. — деловито и сбивчиво протянул он, усаживая меня обратно на диван и снимая комбинезон. — Я все для тебя сделаю, слышишь? Все, что только захочешь… Глядишь, и ты меня когда-то полюбишь. Это дело наживное.

С неверием следя за его отмеренными, уверенными движениями, не сразу прошептала: 

— Не получится, Максим Викторович. Поздно.

Он вздернул на меня взгляд полный надежды, лицо заметно побелело, а кадык дернулся.

— Совсем не нравлюсь? — скривился он, отворачиваясь. — Ты признайся честно. Я не обижусь.

Неловко коснувшись его лица, я осторожно повернула к себе, робко улыбаясь:

— Не получится, потому что я уже вас люблю.

И меня накрыл тайфун. Из его губ, властных, требовательных. Жадных, изучающих рук…

— «Ты», — поправил он меня, отрываясь лишь на минуту, когда часы над телевизором пробили двенадцать. — «Ты», Маш.

Конец!